Лето кончится не скоро
Шрифт:
Внутри шара видны были шестеренки, волосяные пружинки, блестящие рычажки и пластинки. Похоже на внутренность часов или барометра-анероида. Только все тоньше, гуще, сложнее…
– Значит, все по правде, – шепнул Ник.
Кустик шумно дышал у Шуркиной щеки.
– Да… – сказал Платон. – По правде. Но что дальше? Ребята, касаться весов нельзя. Тут такое… Нажмем что-нибудь, и вдруг земная ось пополам…
Все посмотрели на Шурку.
А он что? Вдруг не вовремя, совсем не к месту – острая память: «Шурчик-мурчик, будешь как огурчик…» И стук железных автоматов у подъезда. «Па-па-а!..» И свет встречных фар, и отдача в ладонь от выстрела…
Шурка отчаянно замотал головой.
«Не надо! Я помню! Но сейчас не надо!..»
– Шурка, ты что?! – У троих это единый вскрик.
– Я… ничего. Я сейчас… Думаю, как быть…
Да, что делать дальше, решить должен он.
Шурка прислушался к тишине. Бурчал ручей. Дышали рядом Платон, Кустик, Ник. Смотрели с ожиданием.
«Гурский! Я ведь сделал, что надо! Где же вы?»
Шурка оглядел круглое подземелье. И… подскочил к спортивному коню.
– Помогите? Вот сюда его, под щит!
Послушались без вопросов. Подтянули четвероногое создание под баскетбольное кольцо. Шурка вскочил на облезлую кожу. Дотянулся, сорвал с кольца сетчатые клочья. Встал на цыпочки, изо всех сил потянулся вверх. Железный обруч навис над головой.
– Гурский! Я…
«Да, Полушкин, да! Вы молодец. Мы наблюдали. Вы все сделали как надо…»
– И… что дальше-то?
«Все как надо… Зря только, что с вами были друзья. Ну да ладно…»
– Без них я сюда не пробился бы!
«Мы понимаем… Да и все равно им никто не поверит, если захотят рассказать. Все решат, что это новая фантазия вашего Кустика…»
– Да!.. Гурский! А что дальше-то?
«Дальше – все. Ты выполнил задачу. Теперь – как договорились. Как договорились, Полушкин. Уйдешь с нами».
– Но я не хочу! Я… передумал! Вы обещали вернуть сердце!
«Конечно, конечно!.. Раз ты так решил…» – В тоне Гурского скользнула чуть заметная неуверенность. И опять он говорил Шурке «ты». Рыбка замерла в груди.
– Вы же… обещали…
«Ну конечно же! Только придется подождать несколько дней».
– Зачем?! – со звоном, почти со слезами крикнул Шурка. Чудилась увертка. Ловушка.
«Но поймите же, Полушкин! – в тоне Гурского появилась прежняя убедительность. – Это необходимо, чтобы избежать дисбаланса. Иначе эхо в Кристалле будет непредсказуемо… Необходима проба, а мы ведь еще даже не касались прибора».
– А сколько ждать?
«Вы ждали столько месяцев. Потерпите еще несколько суток».
– А как я узнаю, что уже пора? Будет вызов?
«Да… Или Степан предупредит. Кстати, не забудьте вернуть ему отвертку».
– Ладно… А теперь что делать? – Шурка почти успокоился. И понял, как он устал.
«Теперь? Спокойно идите домой».
– Старым путем?! – ахнул Шурка.
«Нет, нет, конечно… – Шурке почудилась усмешка. И он как бы увидел за плечом Гурского его ассистента, плешивого Кимыча. – Сейчас сообразим… Да, так! Направо от вас есть скульптура. Мальчик. Сдвиньте ее…» – И глухая тишина. Никакого энергополя, никакого эфира и пространства.
Шурка тяжело прыгнул с коня.
Друзья смотрели вопросительно. И с тревогой.
– Ну, что будем делать? – нетерпеливо сказал Ник.
– Вы разве не слышали разговор?
– Мы слышали твои слова, – слегка укорил его Платон.
– Ах да… Пошли!
Скульптура отыскалась быстро. Мальчик был не просто мальчик, а с кудлатой собачонкой. Она стояла на задних лапах, а передними упиралась в колени хозяина. Мальчик нагнулся и трепал песика по ушам.
Все разом глянули на Ника: «Ну?» И конечно, он голосом Гриши Сапожкина произнес:
– С-скажите, п-пожалуйста, вы не видели рыжего щенка с черным пятном на ухе?
И все вздохнули, потому что знали: щенка Гриша так и не нашел.
Скульптура была гипсовая, на квадратной площадке. Сдвинулась она легко. Под ней дышал сыростью узкий колодец.
Начали спускаться по скобам – было уже не привыкать. Метров через пять оказались в проходе с земляными стенами. Шли недолго. Ход привел к новому колодцу – круглому, бетонному, с прочной лесенкой.
Вверху сквозь траву просвечивало летнее ночное небо – белесое, со звездочкой…
Выбрались конечно же неподалеку от паровозика Кузи.
Постояли, потом свалились в пахучую прохладную траву. Усталость стонала в руках, в ногах. Ноющая боль снова набухала в царапинах. Но все равно было хорошо.
– Шурка… – тихо окликнул Платон.
– Что?
– Мы ведь все сделали правильно, да?
– Конечно. В точности как надо.
– Ты… теперь никуда не уедешь, не… улетишь?
– Ни за что.
– А то смотри, – подал голос Кустик. – Женька знаешь как будет реветь.
– Шурка, зря ты его избавил от щекотки, – сказал Ник.
За высокими головками иван-чая уже наливался желтый рассвет. Но в зените еще горели звезды. Глядя на них, Шурка спросил:
– А тот мальчик… Оська… Он писал потом письма?
– Писал, – отозвался Платон. – Два письма. Да много ли от них толку… Пошли ко мне на сеновал. Надо хоть немного поспать. А потом уж отчистимся от ржавчины…
– Утром покажется, что все было сном, – грустновато сообщил Ник. – Надо было хотя бы по винтику взять на память.
– Наверно, это нельзя, – опасливо возразил Кустик. – Или можно?