Лето кончится не скоро
Шрифт:
И Шурка вдруг понял, что соскучился по Гурскому. Что он… любит этого уверенного и доброго бородача. И даже Кимыч, который возник за плечом у Гурского, ему тоже приятен.
Шурка Кимычу, однако, не был приятен. Кимыч хмыкнул:
– Явился. Я же, Иван Петрович, вас предупреждал…
Иван Петрович Гурский – великий ученый, хирург-волшебник и галактический корректор – потерзал пятерней бороду. Отвел от Шурки ультрамариновые глаза. Спросил, будто против воли:
– Как у тебя, Полушкин, хватило ума делать эту операцию? На себе…
Кимыч хмыкнул опять:
– К чему теперь слова…
– Да, пожалуй, – отозвался Гурский с неожиданным стариковским кряхтением.
Шурка опять ощутил неуютность. Осторожно огрызнулся:
– Все ведь кончилось нормально.
Гурский откинулся на стуле (Кимыча отшатнуло). Положил на стол сжатые кулаки – будто академик Павлов на известном портрете.
– Могло кончиться и не нормально… Да и ничего не кончилось. Ведь рыбка-то уплыла!
– А что с ней было делать?.. И что вам вообще от меня надо?! – Шурка своей обидой заслонился, как щитом. – Я сделал все, что вы велели! А чтобы беречь рыбку после этого, вы не говорили! Вы сами виноваты!
– Это верно… Однако тебе тоже надо было думать…
Виноватость Гурского слегка утешила Шурку. Он сказал уже снисходительно:
– Ничего же страшного не случилось.
– Откуда ты знаешь?.. Откуда мы знаем… Не случилось пока. Эта «рыбка» – генератор колоссальной межпространственной энергии. И теперь он бесконтролен, лишен программы. И может вытворить все, что угодно… Захочет – прорастет невинным цветочком на берегу ручья, а захочет – рванет так, что ваша планетная система посыплется, как порванные бусы…
Шурка вспомнил, как они махали вслед алому вуалехвосту. Улыбнулся и сказал уверенно:
– Не рванет. Он же благодарен за свободу.
– Дурень ты… – вздохнул Гурский. Почти как баба Дуся. А Кимыч иронически изогнул губы и брови. Нагнулся, что-то шепнул Гурскому в ухо.
– Вот именно, – кивнул тот. – Это самое грустное. С нынешним твоим сердцем ты не сможешь жить у нас.
– Ну и не надо! – Шурка протестующе забарахтался в кресле. – Я и не хочу! Мне здесь… лучше всего на свете!
– Но ты же хотел на Рею! – Это Кимыч. Неожиданно тонким голосом.
– Я давно уже передумал!
Гурский и Кимыч посмотрели друг на друга. На Шурку. Гурский медленно, очень весомо проговорил:
– Поймите, Полушкин. Никакого «здесь» скоро не будет. Вообще. Совсем. Ваша планета перешла грань возможного. Негативные явления превысили все допустимые нормативы…
– И даже недопустимые, – глядя в пространство, выдал Кимыч.
– Что? Я не понимаю… – жалобно сказал Шурка. Хотя, кажется, понял. И опять обессилел от вязкого страха.
Гурский смотрел в стол.
– Выхода нет, Полушкин. Зла накопилось столько, что болезнь стала смертельной. Этим злом планета отравляет себя, как гангренозный больной – собственным ядом. И ладно бы, черт с вами. Но эта зараза ползет по Кристаллу. И потому – пора кончать.
– Как… кончать? – только и смог пролепетать Шурка. Ему почудилось, что сейчас Гурский нажмет кнопку – и ахнет всепланетный ядерный взрыв.
– Не бойся, – ухмыльнулся Кимыч.
И Шурка разозлился. Собрал остатки гордости. Перестал ежиться, спустил с кресла ноги.
– С чего вы взяли, что я боюсь?
– Вот и хорошо, – покладисто сказал Гурский. – С Землей не случится ничего плохого. Мы просто отведем ее по ВВ назад.
– По… какому ВВ?
– По Вектору Времени. В эпоху динозавров, когда людьми здесь еще не пахло. И дадим возможность вашему шарику покатиться в своем развитии по более достойному пути… Понимаешь, Полушкин, планета сохранится, но история у нее будет другая. Без нынешней крови…
– Значит… и без нынешних людей? – догадался Шурка.
– Естественно.
– Вы… не имеете права!
– Это не мы, Полушкин. Это вывод Космического Разума, диктующего общие закономерности развития.
– Но вы же этим самым переносом… к динозаврам… убьете всех! Вы… хуже Гитлера и Сталина!
– Да кого же мы убьем? Ты пойми. Сделай усилие и вникни, Полушкин. Будет более ранняя эра. Получится, что этих людей просто никогда не было.
Ох и тошно стало Шурке. Пусто-пусто…
– Совсем никого?
– Разумеется.
– И… папы и мамы?
– Ну, что поделаешь… Их ведь, Полушкин, и так нет…
– Но тогда получится, что не могло быть и меня!
Гурский и Кимыч снова переглянулись.
– С вами, Полушкин, вопрос особый. – Гурский опять суховато перешел на «вы». – Непростой вопрос. Вы теперь вне обычных земных законов. Уже на иной ступени бытия… Но дернуло же вас отпустить рыбку и вырастить земное сердце! Ума не приложу, как тут быть.
Кимыч вдруг сказал, глядя перед собой:
– Вы знаете, как быть, Иван Петрович. Только не решаетесь. Вариант пятой грани.
– Это сожрет всю резервную энергию…
– Но разве Полушкин не заслужил? Он сделал то, чего не могли мы…
– Да… хорошо. Готовьтесь, Полушкин.
– К чему?..
– К уходу, мой мальчик, – очень мягко сказал Гурский. – Так надо.
– Прямо сейчас? – Шурка вновь съежился в уголке кресла. Машинально.
– Да… Хотя понятие «сейчас» в данном случае теряет смысл.
– Но я не хочу… один…