Лето на Парк-авеню
Шрифт:
Эти обворожительные темные глаза смотрели на меня с таким ожиданием и мольбой, словно мой ответ мог уничтожить его. Или осчастливить. Я никогда еще не чувствовала такой власти над мужчиной, но не подавала виду.
– А зачем тебе так нужно ужинать со мной?
– Я же говорил, мне не по себе от нашего ужина на прошлой неделе.
– Я думала, мы уже все выяснили.
– Я хочу как-то извиниться. Хочу начать заново. С чистого листа. Словно этого никогда не было.
– В этом нет необходимости.
– Для тебя,
Я еще поломалась и сдалась, согласившись поужинать с ним.
Эрик с присущим ему размахом привел меня в очередное шикарное заведение на Манхэттене, «Ля Гренуй», на Восточной 52-й улице.
– Надеюсь, ты это спишешь на служебные расходы, – сказала я, заглянув в меню.
– Ты все время шутишь?
– Только когда нервничаю.
Он взглянул на меня с самодовольной улыбкой.
– Так, значит, я заставляю тебя нервничать?
– Не оттого, о чем ты думаешь, – я взглянула на него в упор; я с ним не играла. – Я все еще не уверена относительно твоих мотивов.
– Элис, – он поднял руки с раскрытыми ладонями, – я пришел с миром. Клянусь.
Он улыбнулся шире прежнего.
Я отвела взгляд и стала осматривать нарядный зал, заполненный цветами в трехфутовых хрустальных вазах. Все столики были заняты в основном бизнесменами в дорогих костюмах, заключавшими сделки и вкушавшими яства. Этот ресторан был полон власти. Она расходилась волнами от столиков, словно жар от асфальта в разгар лета.
Атмосфера в помещении раззадорила меня, принимая во внимание слова Элейн о том, что у меня был перевес в этой ситуации. Я решила помучить Эрика, дав ему понять, чем он рискует.
– Не думаю, что мистер Берлин одобрил бы твои этические нормы. А ты как думаешь?
Ухмылки на его лице как не бывало.
– Ты хочешь заложить меня?
– Пока не знаю, – сказала я, хотя уже решила последовать совету Элейн, то есть помалкивать.
Он тяжело сглотнул, и его симпатичное лицо чуть побледнело.
– А что ты, собственно, делаешь для Хёрста? – спросила я, закрывая меню и откладывая в сторону.
– Я каждый день задаю себе этот вопрос, – он покачал головой, поглядывая по сторонам.
Я решила, что не дам ему разжалобить себя такой самоиронией.
– Я серьезно: в чем твои обязанности?
– Если ты так хочешь знать, я, по большому счету, мальчик для битья и на побегушках у Берлина, Димса и Дюпюи.
Едва сказав это, он принял смущенный, даже озадаченный вид, словно такая откровенность была не в его манере.
– Ну, скажешь тоже, – я старалась не размякать, хотя чувствовала, как дрожит мой панцирь; мне плохо удавалась роль садистки. – А я слышала, ты восходящая звезда у Хёрста.
Я сказала это с невозмутимым видом, дав понять, что не очень ему верю.
– Что ж, я этого как-то не чувствую. Я выполняю массу рутинной работы. Каждый день я должен
– Ты поэтому хотел, чтобы я шпионила за миссис Браун?
Он скривился.
– Мне бы не хотелось, чтобы ты так это называла, – он достал сигарету и, прикурив от золотой зажигалки, звонко захлопнул крышку. – Я себе это в заслугу не ставлю. Я парень не плохой, клянусь. Ты мне веришь?
– Какая тебе разница, что я о тебе думаю?
– Не знаю, но разница есть.
Он пожал плечами, хотя мы оба понимали, что он не хотел, чтобы я обращалась к его боссам. Он одарил меня своей фирменной улыбкой, словно рассчитывая выйти сухим из воды привычным способом.
Я не поддавалась его чарам. Какое-то время мы сидели молча.
Подошел официант и принял наш заказ: нечто под названием «Les Quenelles de Brochet au Champagne» для меня и стейк «тартар» с «Pommes Gaufrettes» для Эрика.
– Если хочешь правду, – сказал он, когда официант удалился, – я был в отчаянии, когда попросил тебя насчет Хелен, – он уже не улыбался и, видимо, испытывал потребность выложить все начистоту. – Я в последнее время в такой запарке, что не могу себе позволить потерять работу. Журнальный бизнес – это отдельный мир. Ходят разговоры и… В общем, – он взмахнул руками, как бы отбрасывая неудачную формулировку. – Я знал, что Хёрст не в восторге от назначения Браун, и искал способ заработать побольше очков. Я прокололся и искренне сожалею.
Похоже, он говорил правду, и я поняла, что не способна на жестокость, даже к Эрику Мастерсону. Я высказала свою точку зрения, и ни к чему было муссировать ее.
Так что мы принялись болтать о всякой всячине – о погоде и текущих выставках – пока нам не принесли еду: ему горку сырого говяжьего филе и причудливо нарезанной жареной картошки за немыслимую цену, а мне рыбу в тесте под жирным соусом с шампанским. Все было довольно вкусно, но я заметила, что Эрик почти не ел.
– Я вкалывал как проклятый, чтобы оказаться, где я есть, – сказал он, возвращаясь к прежней теме, очевидно, не дававшей ему покоя. – Мне эту должность никто не поднес на блюдечке с голубой каемочкой.
– Я этого и не думала, – сказала я и отметила напряжение в своем голосе.
– Можем мы заключить перемирие, Элис? – он посмотрел мне в глаза.
Подавшись ко мне, он сбросил локтем вилку со стола. Подняв вилку, он уронил с тарелки нож. Впервые я увидела его симпатичное лицо без маски вальяжного самодовольства, и он покраснел.
– Подожди, пока увидишь, что я на десерт заказал, – сказал он и покраснел еще больше.
Теперь он просто пылал, и неожиданно проглянул настоящий Эрик Мастерсон – без всякой показухи, без французских фразочек официанту и комментариев по поводу недавней выставки в Метрополитен-музее. Проявился обычный парень, такой, как есть, и тогда мое отношение к нему изменилось.