Лето пахнет солью (сборник)
Шрифт:
Она, похоже, совсем все забыла. Я напомнил:
– Я люблю тебя, Катя! – а потом сразу поправил себя: – Я люблю тебя, Вика!
Мне это говорить было непросто, потому что родители тащили меня за руку. Это, знаете ли, совсем непросто, когда признаешься в любви человеку под присмотром умудренных жизнью взрослых. Я сказал им:
– Подождите.
Они отпустили меня, и я сделал вот что. Достал телефон и позвонил Кате. Я хотел увидеть, как она смотрит на мой номер и наконец-то вспоминает все, что было.
– Алло, – раздался в трубке Катин голос,
– По дворцам и паркам, обещаю, – сказал я в трубку и нажал отбой. И, ткнув пальцем в Вику, заорал на нее: – Ты не Катя!
– Надо же, какая новость! – с деланным удивлением сказала она.
– Зачем притворялась? – возмутился я. – Кто тебя просил?
Вообще, это очень здорово, когда там, куда вы приезжаете, находится девчонка в точности такая же, от которой вы только что уехали. И это очень удобно. Не надо терзаться, грустить, скучать… Хочешь видеть человека – смотри на него!
Вот и я засмотрелся на Вику, как она ругается на меня. Как повторяет, что я ее достал, чтобы я валил, чтобы пятки мои сверкали (вот, она уже хочет видеть, как сверкают мои пятки!), и что еще ни разу, ни разу ей не приходилось видеть и слышать такого дебила, а уж разговаривать с таким как я – тем более.
Ее слова музыкой лились мне в сердце, я в восторге даже заоглядывался по сторонам и увидел, что родители куда-то подевались. Они, конечно, нетерпеливые, но могли бы и подождать сына часок-другой.
Я запереживал, перебил Вику и заорал:
– В какой стороне море?!!
Вика удивленно показала рукой в сторону, и я помчался туда, на ходу прокричав:
– Еще увидимся! – и бежал, все оглядываясь на Вику, а она опускала руку медленно-медленно, как при повторе в синхронном плавании.
Тут, конечно, можно сказать, что нашел я родителей только через год, питался дарами моря и туристов, одичал, загорел, научился переплывать море туда и обратно, но на самом деле я натолкнулся на родителей после первого же поворота.
Мама рассматривала таблички с надписями «Сдаются комнаты» и «Жилье».
Я спросил у мамы:
– Как ты думаешь, где лучше – там, где комнаты сами сдаются или где находится простое человеческое жилье?
А мама ответила:
– Я думаю, далеко это от моря или нет.
Папа задумчиво произнес:
– Не знаю, как там с морем, но от автобусной станции точно недалеко.
Тут мама заупрямилась: мол, она не может загорать и купаться на автобусной станции. Папа возразил на это, что все нормальные люди загорают и купаются, а наша мама, видите ли, не может. Я думал, мама ответит остроумно, но мама только надулась:
– Да, не могу.
Я сказал:
– И я не могу, – не потому, что не мог, а потому что хотелось поддержать маму.
Мы поплелись с нашими сумками дальше, и к нам всё подбегали какие-то люди с предложениями: сдать нам комнату, сдать нам коттедж, сдать нам весь город, донести нам вещи, довезти нам вещи, накормить нас или чтобы мы их накормили. Папа на все это отвечал:
–
Хорошая фраза, только маму она смущала, и мама каждый раз краснела. Наверное, она не считала себя бедной и согласилась бы на всё сразу. Но людям-то казалось, что мама краснеет, потому что бедная и чтобы нам чего-нибудь подали.
Наконец папа решительно открыл калитку с надписью «Жилье». На нас тут же залаяла собака, к нам потянулись коты и котята, и мы еле протиснулись дальше.
– Зверинец какой-то… – настороженно сказала мама.
Тут появилась старушка, которая вытерла руки об юбку и еще раз предложила то, что и так было написано на табличке.
Папа поинтересовался:
– Телевизор есть?
– Телевизора нет, – замотала головой старушка.
– А Интернет? – спросил папа.
– И Интернета нет.
– А джакузи? – продолжал допрашивать папа.
– Не водятся, – заверила старушка.
– А что есть? – спросил папа.
Старушка пожала плечами:
– Комната… Три кровати… Душ с горячей водой на улице, кухня…
– Райские условия! – решил папа. – Заселяемся.
Нас с мамой он даже не спросил, хотя мы, в общем-то, и не противились. Мне было вообще все равно, потому что я думал то о Кате, то о Вике, то объединял их в моих мыслях, и они становились одним полноценным человеком.
Но папе было точно не до моих мыслей, он приказал нам с мамой срочно надевать плавки и купальники. Я так торопился, что переодевался дольше всех – ведь известно, что спешка к хорошему не приводит. Да и на море мы попали не сразу, потому что перед морем оказался большой рынок и мама бегала от лотка к лотку, выкрикивая: «Сувениры!» Она бы оттуда не ушла, если бы мы что-нибудь не купили. Поэтому я выбрал себе футболку с надписью «Мамина дочка», папа купил бейсболку, а мама – бесполезный кусок ткани, которым она пообещала обматываться. Чтобы мы не приставали к ней, она обмоталась этой тканью сразу же и выглядела, как ходячая плащ-палатка.
И только после всего этого папа сказал:
– А вот, сын мой, и море.
До этого я моря никогда не видел, и оно, конечно, сразу напомнило мне то ли Вику, то ли Катю. Красивая штука это море. Папа сразу понесся вперед, рассекая волны, и улегся на мелководье.
– Иди сюда! – кричал он нам, и мы с мамой не понимали, кому он кричит – мне или маме.
Мы переглянулись, и мама побежала рассекать волны и стала наматывать на мелководье круги, отталкиваясь от дна руками и обплывая папу. Я смотрел на море – туда, подальше, где уже нет бултыхающихся, и думал, какое оно огромное и величественное. А потом огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что люди по сравнению с морем мелкие и низменные. Кроме одного человека, конечно. То есть двоих. А вместе со мной троих. Но папа и мама мои тоже ничего. Папа в это время как раз крикнул маме: «Ешь водоросль, она бесплатная!» – так громко, что на него стал смотреть весь пляж. Но это он от чистоты души, а не как некоторые орут во всю глотку: