Лето перемен
Шрифт:
Она с плачем кинулась к дому, но на ступенях споткнулась, и Джон догнал ее и схватил за руку. Вероника рыдала так, что сердце разрывалось.
— Вероника!
— Не трогай меня! Я хочу, чтобы этот кошмар закончился, хочу в свою постель, хочу забыть все это!!!
Вместо ответа Джон вскинул ее на руки и понес в дом. Вероника барабанила кулачками по его груди, но он не обращал на это внимания.
Как не обращал внимания и на ее оскорбления и сдавленные упреки. Просто принес ее в комнату, положил на постель. Сел рядом, обнял и начал целовать. Вероника яростно извивалась
Тогда Джон Леконсфилд отстранился, заглянул ей в глаза и очень тихо произнес:
— Я мог бы заняться с тобой любовью прямо сейчас. Но не стану этого делать. Я дождусь твоего решения. Как ты думаешь, все негодяи поступают именно так?
Вероника, окаменев, смотрела, как Джон уходит из ее комнаты, аккуратно прикрывает за собой дверь…
Она даже пошевелиться не могла, так напряжено было все ее тело.
Джон вошел в свою комнату, снял изгвазданный халат, бросил в угол. Потер озябшие руки.
Она готова. Неделя — самое большее.
Ну а теперь — холодный душ!!!
9
Вероника с силой потерла виски, застонала и прижалась лбом к оконному стеклу. Потом настежь распахнула окно и стала жадно глотать ночной воздух, отчетливо ощущая удушье.
Как это могло с ней случиться? Откуда, из каких глубин преисподней на свет родилась эта сексуально озабоченная фурия, разгуливающая по дому в голом виде и хватающая мужчин за… о нет, только не это!
Вот почему ее охватывает противная слабость при одном прикосновении рук проклятого лорда, вот почему отказывают в его присутствии рациональные прежде мозги.
Просто она очень выдержанная и морально стойкая! Не смейтесь… хотя, кому же тут смеяться. Никого же нет.
Да, так вот, это все сила воли. Именно благодаря ей днем она ведет себя относительно нормально, зато ночью… Что там писал Зигмунд Фрейд по поводу бессознательного? Надо было лучше учить философию.
Вероника глухо застонала, раскачиваясь из стороны в сторону, а затем с неожиданным остервенением начала одеваться. Футболка грязная — плевать, джинсы в песке — плевать, плевать! Она умрет от стыда в этой комнате, она не заснет, потому что теперь она вообще боится спать, она лучше выйдет на улицу, подышит свежим воздухом.
Она спустилась вниз и выскользнула на веранду.
Пришло время рассуждать здраво. Джон Леконсфилд одержим только одной идеей — приучить к себе собственного сына, обрести его доверие. Ради этого лорд не остановится ни перед чем, а что касается Вероники… вероятно, он полагает, что, завязав с ней шашни, он сможет быстрее расположить к себе Джеки. Мысль, не лишенная здравого смысла. В отличие от самой Вероники Картер, которая начисто об этом самом здравом смысле позабыла.
И подумать, вся ее жизнь за последнюю неделю была целой чередой безумств. Впустила в дом, оставила жить рядом с ними, целовалась с ним на кухне, заключила идиотское пари, а теперь еще и вознамерилась… как там, в средневековых романах? Подарить ему цветок своей невинности!
Цветок-то он взял бы, чего ж не взять, когда сами предлагают, но как в таком случае объяснить то, что лорд Февершем вытворял с ней последние несколько часов? Какой мужчина с горячей кровью смог бы отказаться от обнаженной и распаленной девицы, которую он сам считает красавицей, причем в ситуации, когда отказаться смог бы только железобетонный надолб!
Ведь она могла забеременеть!
Эта мысль привела Веронику в дикий ужас, даже холодный пот прошиб.
Все. Только Джеки. Никаких контактов с Джоном Леконсфилдом, лордом Февершемом, никаких разговоров и кофе на веранде, никаких прогулок по саду… Для этого куда лучше подходит болтушка Вера, о Господи, да кто угодно для этого подходит, только не Джон Леконсфилд, лорд Февершем.
Джеки, видимо, почуял, что что-то не в порядке, и явил себя во всей красе с раннего утра. Носочки летели в угол, хныканье не прекращалось, завтрак оказался частично на полу, частично на одежде Вероники, а что касается ее самой, то бурная ночь отнюдь не способствовала ангельскому терпению и кротости.
К тому же ненавистный тип (не Джеки, а его папаша!) бродил неподалеку, красивый и свежий, словно роза, распространял аромат дорогого одеколона, да к тому же напялил шорты.
Вероника подхватила Джеки под мышку и сбежала. Помимо маленьких садовых прудиков в усадьбе имелся и настоящий пруд для купания, с насыпанным песчаным пляжем и настоящими кувшинками. Здесь было очень красиво, но Веронике не пришлось расслабиться. Буквально наступая им с Джеки на пятки, проклятый развратник явился следом, волоча надувную лодку.
Он и глазом не моргнул при виде разгневанной Вероники, уселся в лодку и стал плавать вдоль берега. Джеки замолк, задумался, а потом издал восторженно-удивленное восклицание:
— Плюха!!!
Вероника заботливо поправила его:
— Лодочка…
Только не смотреть на проклятую лодочку и мерзавца… А, ему тоже неловко, недаром очки темные напялил!
— ПАПА…
Вероника замерла. Осторожно посмотрела на мальчика. Джеки был на удивление безмятежен, хотя и серьезен.
— Папа!
— Да, Джеки, барашек, это… это папа!
Она не знала, кричать в голос, плакать или радоваться.
Свершилось! Самая естественная и правильная вещь в мире. Самое ожидаемое и счастливое событие в жизни Джона. Самое лучшее для Джеки.
Он признал своего отца. Теперь они не расстанутся. Будут играть в футбол и лазать по деревьям, кататься на лодке и изображать индейцев, забросят в сторону плюшевых зайчиков и мишек, увлекутся машинками и железными дорогами…
А тетя Ви будет навещать их. Сначала часто, потом все реже… Наконец ее визиты станут совсем редкими, скажем, на Рождество и на День рождения королевы-матери. Джеки будет к ней снисходителен, вежлив… и равнодушен.
А потом он вырастет и будет посылать ей открытки, которые она станет складывать в шкатулочку, и когда после ее мирной кончины в доме престарелых придут выносить вещи из маленькой комнаты, эти кусочки картона просто выкинут, возможно, вздохнув при этом: «Бедная старая дева!»