Лето с капитаном Грантом
Шрифт:
Но Захаром никто не интересовался. Даже Аня позабыла его наказать!
И вот когда Захар подумал об этом, то и разнеслось по залу хлюпанье. Причем в самый неподходящий момент: наш разведчик как раз обезоруживал вражеского агента.
Но почему это все свалилось на Захара? Что за судьбина такая?! А очень просто. Слуги, прихлебатели, адъютанты свободным людям не нужны. Неинтересны, понимаете?.. Захар это понял. Поздновато, правда. Но уж лучше поздно, чем никогда.
Сейчас он что-то такое все-таки должен был говорить Олегу Семенычу. У начальника уж не отмолчишься.
Однако
А получилось, как в той поговорке: увяз коготок — всей птичке пропасть. Действительно, зачем было усылать старшую вожатую за тридевять земель? Причина-то какая?.. Ну и поехало!
Вот тебе и на, думал Олег Семеныч… Оказывается, его выслеживали, словно какую-то дичь.
— А зачем вам это?!
— Ну, узнать, — Захар подергал бумажную скатерть на Люсином столе. — Узнать, что, может быть, вы плохой.
— Ну и узнали?
Так легко сейчас было бы Захару сказать, что, мол, ничего мы не узнали и вы оказались очень хороший. Но Захар не позволил себе этого:
— Я не знаю. Я ушел от него.
Теперь и Олегу Семенычу очень легко было бы сказать: «Потому что тебе стыдно стало, да?.. Молодец!»
— Ладно, Толь. Ступай в отряд… Знаешь, что посоветую… Будь ты посмелей! В крайнем случае имеешь право на одну драку… Но это уж строго между нами!
Захар ушел. Было у него на душе и весело, и печально. Как оно чаще всего и бывает у людей.
В детстве у начальника не было никаких игрушек, а только два плюшевых медведя. Того, что поменьше, звали Орехов, а того, что побольше, — Белоусов. Это были даже и не игрушки, скорее близкие знакомые.
Потом он вырос. Близких знакомых отправили однажды на шкаф. Там они и сидели… выкинуть стыдно.
Как-то к ним в гости пришла мамина сослуживица с дочкой, и медведей подарили.
Девочка сейчас же начала с ними играть. Усадила на диван, чего-то там приговаривая. И вдруг стала их лупить по мордам.
— Ты что делаешь? — спросил начальник, тогда еще не начальник вовсе, а семиклассник или восьмиклассник.
— Они же мои ученики! — ответила девочка веско.
С тоской он подумал, что дела его медведей плохи… Даже хотел пойти их проведать, но, конечно, это было неудобно — проведывать плюшевых медведей.
Странный случай. И на всю жизнь он засел в сердце Олега Семеновича занозой. Таких заноз у взрослых бывает много.
С тех пор — и с каждым годом все сильнее — крепла в нем уверенность, что ученики вовсе не твоя собственность, не мягкий воск, из которого ты можешь лепить что хочешь, и не белый лист бумаги, на котором ты можешь написать что хочешь. То есть ты можешь, взрослый человек, можешь осилить характер и душу, ну, например, Жеки Тарана. Но ты права себе такого не должен давать… И поэтому Олег Семеныч всегда был очень осторожен, когда наказывал кого-нибудь или хвалил.
Ну а чем он, собственно говоря, провинился-то, Жека Таран? Все в разведчиков играют, и он… Олег Семенович аккуратно отодвинул
В сущности, все ясно: прийти, открыть шкаф… Но как-то это было бы стыдно.
Он вошел в свой кабинет, где Аня все тюкала на машинке. Шепнул:
— Пожалуйста, уйди отсюда! — и тотчас приложил палец к губам.
Аня удивленно, а потом тревожно посмотрела на него. Промелькнуло в памяти то ощущение странного, когда кто-то постучал в дверь… Чтобы не показаться трусихой, она изобразила на лице: «Ничего не понимаю. Причуды!» и встала:
— Я буду в пионерской…
Начальник посмотрел ей вслед и, с треском захлопнул окна, сказал:
— Ну вот, теперь мы одни.
Все же несколько глуповатое у него было положение. Он даже точно не знал, сидит там Жека или не сидит. Говорят, есть такие ясновидящие люди, которые могут взглядом пронизывать предмет. Но сколько ни смотрел Олег Семенович на фанерную дверцу шкафа, это ему не помогало.
А все-таки виноват ли в чем этот нелепый Жека? Сидит там в духоте, в пылище. Извлечь бы его оттуда: «Иди ты, чудик, гуляй. На небе такие звезды — ты их в хитроумности своей и не видишь!»
Ну выследишь ты, кого хотел, поймаешь, как он компот руками ест. Какой от этого цветок-то расцветет?.. Только появится манера презрительно и брезгливо кривить губы. Выйди-ка вечером, когда взрослые идут с работы. И немало увидишь таких губ. Думаешь, им хорошо, думаешь, они хороши? Нехороши. Потому что, разрушая, прежде всего разрушаешь в себе.
Так он и стал говорить. Для ученика четвертого класса Женьки Тарана надо было бы попроще, со ссылками на родителей и на совет отряда. Но как-то язык у него не поворачивался говорить те привычные слова.
А Жека слушал и все пытался сообразить, что же происходит. Кого ругает Начос?.. Да и не ругает, а… Жека такого слова не знал… взывает к совести. Будто совесть куда-то ушла, заблудилась в лесу, а ее зовут обратно.
— Ну вот и все. У меня нет тебе никакого наказания. Ты его назначь себе сам!
В душе у Жеки стало торжественно и щекотно. Он подумал: «Во
Начос! Дает стране угля… Сам, говорит, себе назначь… Мне бы он так сказал!»
И тут в «шкафандр» притопал звук шагов, а потом удар захлопнутой двери… Начальник ушел… Кто же там теперь в кабинете?
Жека прислушивался, чуть ли не принюхивался к тишине. Но и он не был ясновидцем!
Наконец решился, приоткрыл дверцу. Он был почти уверен, что в Замке кто-то есть. Которого… ну, в общем, ругали!
С огромным удивлением смотрел Жека на полную пустоту. И вдруг понял, кто есть тот, «которого ругали».
Он неловко, как-то по-собачьи, вылез из шкафа. Сел на стул у стены. И принялся ждать начальника.