Лето Святого Мартина
Шрифт:
Это, думал Гарнаш, было еще хуже, чем буря, которая должна была разразиться. Откуда он мог знать, что в этих слезах изливалось сердце, готовое разорваться от переполняющей его радости. Успокаивая девушку, он погладил ее по плечу.
— Дитя, — зашептал он ей в ухо. — Ну что это значит? В самом деле, вы ведь не любили его. Он недостоин вас. Не печальтесь, дитя мое. Ну-ну, вот так уже лучше.
Она посмотрела на него, улыбаясь сквозь слезы, застилавшие ее глаза.
— Я плачу от радости, месье, — промолвила она.
— Что? — воскликнул он. — От чего только не плачет женщина!
Неосознанно, почти инстинктивно, она придвинулась к нему, и опять его пульс участился, и краска вновь залила его худое лицо. Очень мягко он прошептал ей в ухо:
— Вы поедете со мной в Париж, мадемуазель?
Этим вопросом он лишь намеревался выяснить, не будет ли лучше для нее быть под покровительством королевы-регентши, поскольку здесь, в Дофинэ, она окажется совершенно одинокой. Но как можно обвинить ее, если она не так поняла вопрос, если прочитала в нем те самые слова, которые ее сердце стремилось услышать от него? Сама нежность его голоса намекала именно на то значение, которого она желала. Она вновь подняла голову, и ее карие глаза приблизились к его глазам, веки робко затрепетали, целомудренные щеки залились восхитительным румянцем, а затем она очень тихо ответила:
— С вами, месье, я поеду куда угодно.
Вскрикнув, он бросился от нее прочь. Все стало очевидным. Он понял, как неверно она истолковала его вопрос, как своим ответом отдала себя в его власть.
Поведение Гарнаша испугало ее, и она изумленно глядела, как он метался по залу, затем вернулся к ней и, тщетно пытаясь обуздать смятение своих чувств, замер на месте. Он взял ее за плечи и, держа перед собой на расстоянии вытянутой руки, внимательно оглядел. В его взоре читалась озабоченность.
— Мадемуазель, мадемуазель! — воскликнул он. — Валери, дитя мое, что такое вы говорите мне?
— А что вы хотели бы от меня услышать? — спросила она, опустив глаза. — Разве я была слишком дерзкой? Мне кажется, об этом можно было бы и не спрашивать. Я принадлежу вам. Какой мужчина когда-либо служил женщине так, как служили мне вы? У какой женщины был более верный друг, более благородный возлюбленный? Так почему мне стыдиться, признаваясь в своей преданности?
Он с трудом перевел дыхание, и перед его глазами поплыл туман, перед глазами, равнодушно смотревшими на многие кровавые сцены.
— Вы не знаете, что вы делаете, — ответил он, и в его голосе звучала боль. — Я стар.
— Стар? — глубоко удивленная, отозвалась она и посмотрела на него так, как будто отыскивала свидетельства того, что он утверждал.
— Да, стар, — горько заверил он ее. — Взгляните на седину в моих волосах, на морщины на моем лице. Я не подходящий возлюбленный для вас, дитя мое. Вам нужен молодой, пригожий кавалер.
Она смотрела на него, и слабая улыбка мерцала в уголках ее губ. Она обежала взглядом его статную фигуру, воплощение достоинства и силы. Это был настоящий мужчина; а кого еще могла бы желать себе в суженые девушка?
— У вас есть все, что мне нужно, — ответила она, и мысленно он почтя проклял ее упрямство и отсутствие здравого смысла.
— Я раздражителен и упрям, — сообщил он ей, — и я вырос в полном неведении относительно хороших манер. До сих пор любовь никогда не посещала меня. Хороший же возлюбленный из меня получится!
Ее глаза остановились на окнах за его спиной. Солнечные лучи, проникавшие сквозь них, казалось, подсказали ей ответ, который она искала.
— Завтра день Святого Мартина, — промолвила она, — но посмотрите, как ярко светит солнце.
— Жалкое, фальшивое лето Святого Мартина, — ответил он. — Ваша аллегория — подходящий ответ мне.
— О нет, вовсе нет, — воскликнула она. — Какая же фальшь в тепле и свете солнца, которому мы радуемся не меньше, а даже больше, чем летом, хотя на дворе — ноябрь? И вашей жизни еще далеко до ноября.
— Что ж, возможно, вы и правы, — задумчиво произнес он. — Какое странное совпадение: мое имя — Мартин, хотя я отнюдь не святой.
Но он стряхнул с себя это настроение, которое считал эгоистичным и которое могло передаться ей и захватило бы ее, как волк хватает ягненка, — не заботясь ни о чем, кроме своего голода.
— Нет-нет, — вскричал он. — Я недостоин этого!
— Даже если я люблю вас, Мартин? — тихо спросила она его.
Мгновение он смотрел на нее, словно проникая сквозь ее ясные глаза в самые глубины девичьей души. Затем опустился перед ней на колени, как сделал бы всякий влюбленный мальчишка, и поцеловал ее руки в знак того, что завоеван.