Лето в присутствии Ангела
Шрифт:
— Таня!
— Но особенно, я скажу тебе, — увлекшись, продолжала Татьяна Дмитриевна, — особенно соблазнительны эти узкие бедра при тонкой талии и, сдается мне, все остальное…
— Замолчи! — зажав ей рот, возопила Лизавета Сергеевна, и они обе, расхохотавшись до слез, повалились на кровать.
— Когда же ты все так рассмотрела? В особенности… широкую грудь? — смеялась Лизавета Сергеевна.
— Ну, случайно во время путешествия подсмотрела, — новый взрыв хохота. — Да ничего непристойного! Он менял рубашку, промокнув под дождем… и я…
— Сама невинность! — хохотала подруга. — Уж я-то тебя знаю, душа моя.
— Нет, mon ami, увы! Он вежлив, благороден и абсолютно неприступен. Я уверена, у него есть какая-то сердечная тайна.
— Ну конечно, иначе, как бы он устоял перед тобой, — уже спокойно усмехаясь, заметила Лизавета Сергеевна. — Вот мы все достоинства Nikolas перебрали, но ни слова — о зеркале души.
— О глазах? Они меня пугают своей загадкой! Такие варварские, дикие, неистовые! — Татьяна Дмитриевна снова вдохновилась. — Представь, shere amie, как они зажигаются в любви…
— Ты нарочно меня дразнишь! — возмутилась ее подруга.
— Ничуть. Это нормальный взгляд женщины на молодого, привлекательного мужчину.
— Он же мальчик совсем!
— Ты помешалась на детях, ma belle Lise! Он прежде всего мужчина. И не будь ханжой, я же вижу, тебя он волнует. И я этому очень рада: наконец-то наша Снегурочка растаяла.
Лизавета Сергеевна схватилась за голову:
— Подожди, подожди, милая Таня. Я только спросила, слышала ли ты, как поет Nikolas, а ты нагородила Пелион на Осу. Голос у него действительно божественный, я ничего подобного не слышала! И, кажется, он действительно обладает магнетизмом.
— Кто? Николенька? О да!
— Голос, голос, Таня! Голос магнетический. — Они опять захохотали.
— Так голос-то издает Nikolas, а не его картуз. Стало быть, он и обладает магнетизмом… Ох, нахохотались, теперь бы уснуть, после подобных грез наяву.
Лизавета Сергеевна поднялась с кровати:
— Ну, прости, душенька, заболтала тебя, а ты еле живая. Спи с Богом.
— Кстати, — ей вдогонку прибавила подруга, — Эта жеманница Волковская кабы тебя не опередила.
Смущенная и растревоженная разговором, Лизавета Сергеевна спустилась в гостиную, но там уже никого не было. Все разбрелись по своим комнатам, лакеи гасили свечи, расставляли мебель.
Когда взволнованная дама уже лежала в постели и читала при свете ночника французский роман, запретив себе думать о пройденном дне, в ее спальню тихо постучали. Неожиданно для себя Лизавета Сергеевна очень испугалась, дрожащим голосом она произнесла:
— Войдите!
Кто-то тихо вошел и остановился в темноте. Из-за ночника испуганная женщина ничего не видела.
— Кто там? — замирая, спросила она.
— Это я, — ответил тоненький, тихий голос.
— Ты, Нина? Подойди, детка. Почему ты не спишь? — Лизавета Сергеевна с трудом уняла сердцебиение. Нина, темноволосая в отличие от остальных девочек, хрупкая, очень красивая шестнадцатилетняя девушка, присела на край постели.
— Maman, вы так смеялись с Татьяной Дмитриевной. А мне захотелось увидеть вас перед сном.
Окончательно успокоившись, Лизавета Сергеевна откинула одеяло:
— Ну, иди сюда. — И Нина, как в детстве, доверчиво прижалась к матери. — Рассказывай.
Дети часто делились с ней секретами, они юбили эти тихие, задушевные беседы перед сном, когда можно все-все рассказать, посоветоваться, получить материнское благословение на сон грядущий. Нину явно что-то переполняло, требовало выхода. Она зарылась в кружева маменькиной сорочки, а та гладила девочку по волосам.
— Маменька, скажите свое мнение о Nikolas.
У Лизаветы Сергеевны дрогнуло сердце: неужели? Неужели ее дочь тоже испытывает интерес к новому знакомому. Надо было отвечать.
— Сначала скажи ты свое.
— Ну, он хорошо танцует… Играет на рояле без всяких капризов. Он остроумен, не такой дурак, как эти кузены. Да-да, они очень глупые, maman, их интересуют только игры да беготня. Он читает, хорошо говорит по-французски. Не пытается ухаживать, обычно мальчики становятся совсем глупыми, когда хотят понравиться.
«Определенно мы приютили у себя олимпийского бога», — с невеселой усмешкой подумала Лизавета Сергеевна.
— Только мне кажется, — продолжала Нина, — что Nikolas все время где-то далеко. Не здесь… Все танцевали после фантов, а он ушел в сад, сказав, что хочет прогуляться перед сном. А потом все разошлись… А как вы думаете, маменька, он красивый?
— Николай Алексеевич вовсе не эталон мужской красоты, но он обладает оригинальной внешностью, которая не лишена обаяния. Тебе он понравился Нина?
— Да, очень, — не сразу ответила дочь.
Когда Нина ушла, Лизавета Сергеевна долго не могла уснуть: вопреки собственному запрету, она предалась размышлениям. Это были грустные мысли о возрасте, о беспочвенных надеждах, о водевильности сложившейся ситуации. Но где-то на дне души тлела мысль, как уголек в печи, который постепенно разгорается, если добавить дров и усилить тягу. В результате именно эта мысль вышла на поверхность: что делал Nikolas в саду? Когда он вернулся? И с кем он там был? Самый сильный рычаг любви — ревность вступил в работу и уже помимо воли бедной женщины делал свое темное дело.
ГЛАВА 2
Прошла неделя. Погода установилась, возобновились катания в лодках по озеру, чтение в беседке, купания и долгие прогулки в лесу. Население в доме Львовых пополнилось блестящими молодыми людьми в красных мундирах: вернулись старшие сыновья из Петербурга с друзьями Владимира по полку. Почти каждый вечер устраивались танцы, концерты, живые картины. Военные внесли особое очарование в эти занятия: они прекрасно танцевали, были чрезвычайно любезны, блистали остроумием и манерами и просто оказались добрыми, веселыми юношами. Волковские бывали каждый день, приезжали Давыдовы, общество получилось пестрым и многолюдным.