Лето волков
Шрифт:
– Имею важный общественный вопрос… вот вы как специалист по мясному поголовью… имеет нам смысл завести свиноферму?
Климарь следит за Варюсей. Красотка вдруг оставляет морячка, кидается к столу и подхватывает готовый свалиться сверток. Валерик следует за ней.
– Устала я, черноморец, дай передохнуть.
– Ты сначала речь скажи, – говорит Климарь бухгалтеру. – Поставь вопрос ребром!
– Щас! – встает, откашливаясь, Яцко.
– Туда, туда! Перед народом! Токо
Климарь, взяв соседа за бока, выталкивает его на ток. Появление среди танцующих бухгалтера с тетрадкой вызывает аплодисменты, которые Яцко принимает за чистую монету и раскланивается. Раскрасневшаяся Варюся, не меняя игривого выражения лица, усаживается на место бухгалтера. Заводит, улыбаясь, как бы шуточный разговор. Васька, устроившийся у ног забойщика, выставляет, как слуховой раструб, свое, помеченное коростой, ухо.
– Гончара приведешь. Если знов будет петлять, Тоську доставишь. Держи!
Варя кладет сверток рядом с Климарем. Он ощупывает предмет, завернутый в холст и перевязанный. Никто не обращает на них внимания, а гомон, музыка, песни заглушают слова. Издали – обычная застольная беседа. Забойщик спрашивает:
– Лейтенантик мешает. Как с ним?
– Про лейтенанта не сказано.
– Ой, Варька, не играй в две дуды.
– Шо передали, то говорю. А дальше твое дело.
– Добре, разберусь.
– И разбирайся… А я гулять пришла. – И Варя выбирается из тесноты застолья.
Климарь под столом, не глядя, разворачивает сверток, сует в карман поблескивающий «люггер» и две обоймы. Это происходит на расстоянии вытянутой руки от засевшего внизу Васьки.
Сапог забойщика неожиданно утыкается в бок Васьки. И тут же следует размашистый удар носком: хорошо, что Васька успел повернуться задницей.
– Буркан, а ну пошел! Приплелся. Сволочь!
Васька, придерживая рукой ягодицу и прихрамывая, незаметно вылезает с другой стороны стола. За ним ползет Гнат. Дурень хочет продолжать менку.
– Пу! – наставляет он на Ваську новый патрон, изображая выстрел. – Пу!
25
У скрипача Петька лопается волос на смычке. Музыка прерывается к общей радости: можно перевести дыхание.
– Ну, шо, мамо? – спрашивает Валерик, подойдя к Кривендихе.
– Ой, добре станцювал, сынок!
– Мамо, я ж не про то!
– Ой, такая ж вещь, – говорит хозяйка жалостливо. – Не на кажном базаре купишь!
Морячок, приняв слова за согласие, исчезает в хате.
На середину токовища, где еще не улеглась пыль, выходит Яцко с развернутой тетрадью в руке…
– Товарищи! Разрешите ребром! Об нас дуже доброго мнения товарищ Гречка, голова потребкооперации! Он прямо так и сказал! Вот, записано: «Передайте благодарность труженикам Глухаров, и нехай расширяют возможности потребкооперации. Пора от частного свиноводства перескакивать до созданию коллективной свинофермы». Золотые слова!
В этот момент Валерик выходит из хаты, торжественно неся патефон.
– Патефон! – ахает Малашка. – Не заржавел у Кривендихи?
– Ты гляди, всю войну прятала, а для сына не пожалела, – замечает младший Голендуха.
– Мы дали пятьдесят процентов керамики первым сортом, – продолжает Яцко, – а девять процентов признано высокохудожественного значения. Но теперь надо думать про свиней! Свиноводство, сказал товарищ Гречка, есть наилучший способ восстановления мясного поголовья. Свинья, образно определил товарищ Гречка, являет ходячую фабрику будущих ковбас…
На него цыкают девчата:
– Ты ковбасой лучше закуси!
– Яцко, не до тебя…
– Не сбивайте меня, я бухгалтер, – отбивается докладчик.
Но это не помогает.
– Яцко, скорей до бутылки!
– Я же про серьезное, – бормочет бухгалтер и сконфуженно садится за стол с краю.
Малашка сгоняет его и оттуда, расчищая место для патефона. Валерик ставит на стол чудесный ящик. Начинает крутить хромированную ручку.
– Ты ж заводи потрошку, сильно не крути! – беспокоится Кривендиха.
И в полном молчании хрипловато звучат слова танго.
«Счастье свое я нашел в нашей встрече с тобой…»
Уставшие музыканты откладывают инструменты.
– Ящик, он и есть ящик, – говорит старший Голендуха. – Раньше были патефоны. От такая труба – больше церковного колоколу! Я у пана видел.
– Умели люди жить, – соглашается младший.
Но тут больше, чем патефон, удивляет глухарчан новое явление.
26
Появляется немая Тося Семеренкова… Она несмело выходит из вишен, словно таилась там, размышляя, показаться на люди или нет.
На Тосе нет ни черного платка, ни монашеского длинного платья – наряда, к которому уже привыкли глухарчане. Из-за этого наряда никто толком и не видел, как изменилась за последние годы младшая дочь гончара. Теперь увидели.
– Немая пришла!
– Ты диви яка…
– От бисова красота!
На Тосе простое ситцевое платьице, чуть тесноватое, залежавшееся где-то в сундуке. На шее легкая шелковая хусточка, прикрывающая вырез. Волосы опущены на плечи и чуть подкручены в локоны с помощью плойки.