Лето выбора
Шрифт:
Действительно - нетленка.
Вот - гнутая батарея. Изначально грязно-бурая, сейчас она разрисована черной краской, причем то, что там изображено, приличные люди даже на заборах рисовать стесняются.
Вот - крышка от унитаза. Причем, пережившая и первую молодость, и даже десятую... и на ней опять фаллический символ в самом его пошлом исполнении.
Вот картины.
Дом за фаллическим забором, причем забор-то прорисован с любовью, а дом кое-как, лес из тех же фаллических символов, аквариум с
'Символы' везде подчеркнуты, даже выпячены. А вот все остальное...
– Мое искусство попирает старое, косное...
Что-то она уловила из речи творца. Хотя... стоит ли называть ЭТО - творцом? Скорее - вытворятелем.
– Боря, а мы здесь надолго?
– Боже упаси!
– передернулся Савойский.
– От такого навеки импотентом станешь. Еще и энурез замучает. Сейчас я с парой человек пообщаюсь - и уйдем.
Анна была против формулировки, но по сути-то верно? Верно... и тошно.
Оххх!
Это-то здесь зачем!?
Явно использованный памперс, из которого фаллическим символом торчало... ладно, пусть это будет столбик коричневого пластилина.
Анну замутило. Но лицо ее оставалось невозмутимым, улыбка по-прежнему ослепительной...
– Семен Михайлович!
– обрадовался Боря какому-то мужчине лет пятидесяти - пятидесяти пяти.
– Надолго вы к нам?
– Боря! Ты ли это? Сколько лет, сколько зим... Галочка, ты помнишь Борю?
– Конечно!
Супруга Семена Михайловича завоевала симпатию Анны мгновенно. Да и сам он...
Мужчина не стал, разбогатев, менять одну супругу по пятьдесят на две по двадцать пять. Рядом с ним осталась надежная соратница, проверенный друг. Может, и не такая очаровательная, как в восемнадцать, и складочек на боках явно побольше одной, но карие глаза искрятся улыбкой, темные волосы заколоты в простой узел, и морщинки на лице явно от улыбок. А не от крика или злобы...
– Боречка, а что это за милая девочка с тобой?
– Галина Петровна, это Анечка, моя невеста.
– Анечка! Чудесное имя! И девочка замечательная.... Мальчики, вы поговорите пока о делах, а мы тут почирикаем о своем, о женском...
Мальчики послушно удалились, и судя по виду, действительно заговорили о делах. А Галина Петровна чуточку близоруко прищурилась и собиралась уже впиться в Аню с расспросами, как вдруг...
– О!!! Госпожа Смолина!!! Кого я вижу!!! Вы почтили меня своим присутствием?! А это ваша дочка?!
Художник налетел на женщин ураганом. Анна зло сощурилась.
Таких существ она не выносила. Вот... как есть - хлюст и штафирка! Весь какой-то вихлястый, нескладный, с длинными немытыми волосами, которые некогда были... темными? Нет, не понять. Главное, вшей не подцепить, мылись эти волосы явно больше года назад.
Блуза - жутко лиловая с громадным желтым бантом.
Штаны -
А сейчас - зачем!? Да еще металлический, вон ткань аж натянулась, она просто этот вес выдержать не может...
Ниже сапоги-казаки, с металлическими заклепками. Красотища - невероятная. Ковбой времен освоения Запада за такие бы ухо себе отрезать позволил! Но какого вкуса ждать от необразованного пастуха? А тут что?
– Это Анечка, - представила Анну Галина Петровна. И кажется, даже улыбнулась.
Аня подняла брови.
Испытание? Ну-ну...
– Анечка... Манечка! Замечательно! Галина Петровна, вы с супругом?
Дальнейшее было несложно просчитать.
Либо художник мешает беседе бизнесменов. Либо сводит с ума Галину Петровну, и она тоже за то спасибо не скажет. В любом случае - плохо.
– Сударь, скажите пожалуйста, что символизируют ваши произведения?
Как-то так Анна говорила, вроде и негромко, но отойти, отвернуться, проигнорировать ее было совершенно невозможно. Валаам и не смог. Остановился, словно вкопанный.
– Манечка, а вы...
– Анечка, сударь, если вы запамятовали. Так что выражает данное ваше творчество?
– рука Анны плавно указала на ближайшую картину. С фалломорфированным лесом.
– Эээээ... это протест!
– сообразил художник. Как-то слова склеивались под дружелюбным взглядом карих глаз, и совершенно не хотели вылезать из сведенного судорогой горла.
– Протест?
– В наше время женщины стали мужеподобными! И мужчины обязаны объединяться, чтобы защищать себя! Объединяться всегда, везде, подчеркивать свою мужественность...
– художник указал на гульфик торжественным жестом.
– Более того, необходимо создавать истинно мужские братства, которые будут всячески искоренять мужественность в женщинах! Женщина обязана знать свое место, и оно в кухне и рядом с детьми! Но сейчас такое засилье хищных пираний, что страшно выходить из дома...
– Да, вы очень рискуете. Сколько времени надо стае пираний, чтобы обглодать корову до скелета? Пара минут? Вы, определенно, меньше размером, - посочувствовала Анна.
Художник как-то приуныл. И тут же снова просиял.
Еще бы! Будь они на Амазонке! А какие пираньи в средней полосе России? Неубедительно!
– Вот! Поэтому мое творчество - это протест! Это выражение моего сознания! Это крик и эпатаж...
– А я думала, вы просто рисовать не умеете?
Високосный поперхнулся словами и слюнями. И закашлялся так, что Аня предусмотрительно сделала шаг в сторону. Заплюет еще... фу!