Лето
Шрифт:
Тремя шагами я обошел всю квартиру. Она была совсем крошечной. Кухня, спальня, гостиная. Душ за перегородкой. И ни души.
Ни единого живого существа, но стены словно живые. Повсюду картины, висят на стенах или просто прислонены. Картины везде. Десятки картин. Я предпочел бы оказаться с глазу на глаз с жестокостью Альтона. Я был раздавлен таким его присутствием, уничтожен грубой силой его картин. Я задыхался. На этих стенах было больше неистовства, чем в руках самого яростного из мужчин.
Там были битвы каких-то чудовищ, землетрясения, вереницы исчезающих
Каждая картина со всего размаху била прямо в грудь. Повсюду нагромождения человеческих тел, глины и серы. Конец света в красных, желто-оранжевых и голубых тонах, производящий невиданное по силе впечатление.
Я бывал в нескольких музеях и выставочных залах во время своих редких путешествий, но нигде мне не встречалась такая сумятица. Такой пожар. Я подумал о Жерико [4] И о Гойе. Хотя я плохо их знал.
4
Теодор Жерико(1791–1824) — французский живописец, основатель романтико-натуралистического направления французской живописи.
Я еще раз обошел крошечную гостиную и вошел в спальню. Спальня Сильвии… Нет, их спальня. Обыкновенный матрас, разложенный прямо на полу, скомканные простыни, две подушки. Их простыни, их подушки, здесь они были заодно.
Вот она, кровать, на которой они любили друг друга, поверяли свои тайны, засыпали рядом, сто раз я пытался представить ее себе. Однако вид этой кровати не причинил такой боли, как те безумные картины, которые я только что видел. И в спальне картины заполняли все пространство, все стены. Опять люди толпами возникали из чрева земли, глаза их были неподвижны, как камень. Похоже, Альтона работал безостановочно. Он был явно из другого мира, он работал как безумный.
Никакой мебели, лишь разбросанная одежда. Спальня художника. Платяной шкаф был распахнут. С одной стороны — платья и юбки Сильвии, выглаженные, висящие на плечиках, ее свитера, аккуратно сложенные стопкой. С другой — огромный ком мятых рубашек и штанов, вылинявших футболок.
Я рухнул на матрас. Теперь я понимал Сильвию. Я понял, почему она любит этого человека, несмотря на его ревность, его жестокость и пристрастие к спиртному. Каждый мазок его кисти кричал об отчаянии, о безудержном страхе.
Я словно видел этого человека, на краю пропасти смотрящего на мир, как хищная птица, поджидающая добычу. Я слышал, как он кричит и сражается со своими собственными монстрами, в глубинах ада.
Да, я понимал Сильвию и страдал. Я лежал на кровати, где она отдавалась ему, и невыносимо страдал.
Рядом со мной, на стуле, были свалены книги. Я посмотрел на названия. На пол упала фотография. Черно-белая фотография. Я поднял ее — на ней была Сильвия. Сильвия, спящая на этом матрасе. Она лежала на спине, совершенно обнаженная, среди скомканных простыней, ее ноги были чуть согнуты. Она сладко спала, подняв к голове
Внезапно я услышал шум мотора и шорох шин. Хлопнула дверь. Прямо здесь, в саду под окном. Я сунул фотографию под рубашку и побежал к входной двери.
Только я открыл дверь, как сразу увидел его. Альтона с опущенной головой тяжело поднимался по лестнице. Он задыхался. Сейчас он поднимет глаза и заметит меня. Я бросился на него.
Я навалился на него всем телом. Он поднял руки к небу, словно хотел уцепиться за него. Какую-то долю секунды я пытался поймать его взгляд. Его рот был открыт. Узнал ли он меня?
Он потерял равновесие и покатился вниз. Два или три раза он перевернулся через себя. Кубарем скатился до основания лестницы и головой со всего размаха ударился об угол каменного бордюра. Он осел, словно мешок с мукой.
Он падал бесшумно. Только этот последний хруст. Точно брошенный об землю арбуз.
Он больше не шевелился. Точно безумный, я бросился бегом через парк.
Попытался завести машину, но руки не слушались меня. Что со мной случилось? Что я наделал? Я слышал ужасный хруст. Все плыло у меня перед глазами.
Я должен позвать скорую помощь. Как тяжело он ранен?
Я вышел из машины и вернулся обратно. Мои ноги дрожали.
Его скрюченное тело, лежащее у подножья лестницы, не сдвинулось ни на миллиметр. Коснувшись его руки, я понял, что он мертв. Кровь закипела в моих венах.
Я оглянулся вокруг: мог ли кто-нибудь заметить меня? Позвал: «Есть тут кто-нибудь? Помогите!»
Но здесь были только бесконечная тишина парка, сентябрьский полдень и моя жизнь, только что полетевшая в ту адскую бездну, что рисовал Альтона.
До самой ночи я ходил по улицам. Я хотел выпить чего-нибудь покрепче, но не мог заставить себя зайти в бар, у меня дрожали руки и все тело тоже. Мне казалось, что весь город смотрит только на меня. Я выбирал пустынные улицы.
Кто-нибудь обнаружит тело, сосед, почтальон. Сильвия расскажет обо мне полиции. Она знала о моей ревности, она заподозрит меня. Повсюду мои следы, я прикасался к разным предметам, к двери. Меня посадят в тюрьму, и она возненавидит меня. За несколько секунд я потерял все. Судорогой сводило живот.
Я шел мимо какого-то ночного клуба. Туда толпами заходили молодые люди. Я сказал себе: «Здесь они точно не будут меня искать» — и вошел туда вместе с группкой смеющихся девушек.
Внутри почти ничего не было видно. Силуэты людей и все вокруг дрожало в лазерных проблесках. Я подошел к стойке. Рядом со мной кто-то заказал водку с яблочным соком. «Мне то же самое», — сказал я.
Барменша оказалась молоденькой блондинкой, она подала мне заказ, танцуя. Я осушил свой стакан залпом и знаком попросил повторить.