Летопись
Шрифт:
Никитич люто сопнул и выдавил дверь. Равель заметался. Когда все расселись, Перепетуй грохнул кулаком по столу. Равель поспешно выставлял на стол позавчерашние кислые щи и прокисшую кашу, хваля себя за предусмотрительность и рачительность. Вслед за кашей на столе появились бутылки.
– Ешьте, господа рыцари, все свеженькое, как специально для вас берег, - лебезил Равель.
– Чтоб вы делали без Исаака? И водка у старого Исаака с тридцатипроцентной скидкой. Да! Я же знаю, что вы не обидите Исаака!
Перепетуй
– В кредит!
– Наливай!
– закричал Алеша. Инок облизнулся. Добрыня сглотнул комок. Муромец налил. Алеша захихикал. Перепетуй рыгнул и сказал:
– Ну, будем здоровы, - и поднял чарку.
Старый Исаак осторожно сложил в кармане фигу.
Запасы Равеля подходили к концу. Сытый Муромец добродушно ковырял пальцем в глазу у Поповича, который, сидя нагишом на стуле, блевал во все стороны, как бахчисарайский фонтан в свои лучшие времена. Обалдевший Добрыня от нечего делать душил истошно вопившего Исаака.
– Прекрати, голова болит, - недовольно сказал Перепетуй.
– Ща, Петя, ща кончится, - промычал Добрыня. Равель кончился.
– Ну во, всего и делов-то, - удовлетворенно сказал Добрыня и отрубился.
Аввакушка искал дверь. Ему хотелось до ветру. Он почувствовал, что исподнее уже надо менять. Инок зажмурил глаза и ринулся напролом. Пулей вылетев из кружала, он забежал за угол и расслабился. Тепло ползло по ногам, и монах понял, что надо было снять штаны.
– Ай-яй-яй, Аввакум, - послышался насмешливый голос, - а еще святой. Скотина ты мерзопакостная!
Аввакушка испуганно обернулся на голос. За спиной стоял черт. Аввакушка заверещал и бросился к своим, по дороге мочась от страха. Ворвавшись в кружало, он отчаянно завопил:
– Нечистыя, нечистыя тута!
В кружало, звонко цокая копытами, с достоинством входил черт. Алеша неуверенно забормотал:
– Нечистые, нечистые! А что нам нечистые!.. Подумаешь, нечистые! Правда, Илюша?
Черт присел на корточки перед Равелем и стал щупать пульс.
– Будет жить! у нас, - задумчиво произнес черт и, обернувшись к богатырям, солидно сказал:
– Господа, попрошу сохранять спокойствие. Сейчас за ним придут. Это уже наше.
Опомнившийся Перепетуй запустил в черта пустой бутылкой.
– Наших бьют!
– завопил сразу потерявший солидность черт, отскакивая в угол. В двери и окна полезла нечистая сила. В трубе загудело. Алеша нервно искал заветную подкову. Хряк, наматывая хвосты на руку, шмякал чертей об угол. Илья отломил ножку у табуретки и, верный своей тактике, напал с тыла.
Чертей прибывало. Сонный Добрыня отвернулся к стене и пустил слюну. Два черта сноровисто снимали с полуживого Аввакушки золотой крест. Алешу укусили.
– Свой я! Нехрещеный я!
– не помня себя завизжал тот. Черти в замешательстве приостановились. Алеша, воспользовавшись паузой, упал на колени и широко во все стороны перекрестил воздух:
– Вот вам крест святой! Ага!
Испуганный вопль пронесся над толпой. Нечистые ринулись вон из кружала, волоча за ноги тело Исаака Равеля. В трубе ворочался застрявший черт. Перепетуй подскочил, вытащил его оттуда за хвост и для порядка шмякнул о стену. С грохотом упал портрет Равеля в полный рост. Пришибленный черт трясся и вонял серой. Перепетуй хозяйственно сунул его в мешок:
– Пригодится!
Внезапно проснулся Добрыня:
– Ну что, братва, по бабам?!
Добрыня попал в точку. Тридцатипроцентная скидка не прошла даром, и братва восторженно заревела. Только Аввакушка, всхлипывая, искал по впалой груди пропавший крест.
– Так, - жестко сказал Илья.
– Тут неподалеку монастырь! Женский.
Богатыри с шутками да прибаутками сами не заметили, как заблудились в лесу.
– Где ж тот проклятый монастырь?!
– возмутился Хряк.
– Сколь протопали, а конца не видать.
– Ты, Илюша, по пьяни-то не напутал чего?
– обеспокоенно спросил Алеша.
– Господи, грех какой!
– пискнул Аввакушка.
– В ночь-то на Купалу! Нашкодишь - не отмолишь потом!
А вокруг действительно стояла удивительная волшебная ночь. С треском расцветали папоротники; по отрогам Кудыкиных гор бегали бегучие огни.
– Красота-то какая!
– испуганно сказал Хряк.
– Как бы нам тут чего не отломилось, - озираясь, пробормотал Добрыня. Алеша изловчился и схватил расцветающий папоротник. Тот аж ойкнул.
– А-а-а! Вещуй дорогу!
– обрадованно заорал Муромец, забирая цветок у Поповича.
– Да поживее!..
– разочарованно добавил тот.
Цветок стал вещать на юго-запад.
– Брешешь, сволочь, половцы там, - Илья, как старый секач, чувствовал опасность.
– А куда надо? Ай, больно же!
Илья шепнул что-то на ухо цветку и покраснел.
– А, так бы сразу и сказал!
– развеселился папоротник.
– Знаю я тут одно место, пальчики оближешь!
– Ты его, Илюша, покрепче держи. А может, дай я снесу?
– попросил Алеша.
– Накося выкуси, - ответил Илья и попер в темноту. За ним двинулись остальные. Шли недолго.
– Тут, - сказал цветок и притух до интимного полумрака. Открылась поляна, посреди которой на пне сидела голая девка. Муромец присмотрелся.
– Пойдет, - наконец, сказал он и решительным щелчком отбросил цветок в сторону. Папоротник прошмыгнул у Алеши под ногами и бросился догонять своих.
Василиса никак не ожидала такого количества женихов. Она пронзительно взвизгнула и кинулась прочь. Алеша не менее пронзително свистнул, и бравый квинтет ринулся вдогонку.