Летопись
Шрифт:
!
– Дима, вы все уложили?
– спросил Гарин.
– Все, Петр Петрович, кроме "Беломора". Сколько возьмем?
Гарин поморщился.
– А, скажем - забыли. Поехали!..
! Голая Василиса опрометью бежала через деревню к родительскому терему. Подлетев к тесовым воротам, она принялась колотить в них пятками, стыдливо прикрывая срам от блудного глаза. Бабка Ярославна выглянула на шум из светельного окошка; увидев внучку, она расплылась в задумчивой улыбке.
– Эх, - мечтательно сказала себе Ярославна, - у меня самой в девичестве, прости господи, чего не бывало! Пойти, что ль, отпереть?
Василиса продолжала стучать и вопить под окнами. Спросонок, тяжело шлепая босыми ногами по навозу, к воротам бежал князь-отец. В луже посреди двора кимарила пестрая супоросая свинья. Князь споткнулся о свинью и сломал ей копчик.
Наконец, Василису впустили. Князь обомлел, увидев такую срамоту на своем подворье.
– В монастырь!!!
– заревел он.
– В монахини! В Христовы невесты! Приданого - воз дерьма! Проститутка!..
Тут его хватила кондрашка.
! Перепетуй, широко улыбаясь, достал из мешка притихшего черта. Черт выглядел неважно и жалобно шевелил лапками. Дима Свинякин отпрыгнул назад и выхватил шпюк. Вообще-то хрононистам не полагалось иметь оружия, но детский шпюк оружием мог считаться лишь с большой натяжкой, и начальство смотрело на это сквозь пальцы.
– Сколько просишь?
– осведомился Гарин.
Хряк, как опытный торговец пушниной, тряхнул черта. Щетинка на загривке вздыбилась и опала. Черт вяло пискнул.
– Ты гляди-тка, какой товар, - ласково глядя на черта, сказал Хряк. Чистый ведмедь!
– Что-то дохловат он для медведя, - с сомнением покачал головой Гарин.
– Ребра вон торчат, - прибавил успокоившийся Свинякин, убирая шпюк.
Алеша Попович исподтишка пребольно ущипнул черта. Тот взвился.
– Ну че, - прогудел Перепетуй.
– Вполне справный черт. Берете, что ль?
– А блох у него нет?
– опасливо спросил Гарин.
– А, ладно, берем!
– Пуд "Беломора", - лаконично сказал Хряк.
– Гродненского.
– В следующий раз, товарищи, - пообещал Гарин.
– Лады, - сказал Хряк и отдал черта Свинякину, который с брезгливостью стал упаковывать его в стерильный контейнер.
– Петя, можно тебя на пару слов?
– вспомнив что-то, позвал Гарин, и они с Перепетуем отошли в сторонку.
– Слушай, Петя, тут такое дело, - издалека начал Петр Петрович.
– Как бы это нам! Ну, пулеметик-то обратно чтобы! Я уж отблагодарю, ты меня знаешь!..
– Пулеметик!
– задумчиво протянул Хряк.
– Накрылся ваш пулеметик!
– Как накрылся?!
– перебил Гарин.
– Обыкновенно как, - Хряк смущенно потупился.
– Зачал я по половцам пулять, а он возьми да и развались опосля второй очереди, - вдохновенно соврал он.
– Во, - достал из кармана богатырь замусоленную книжицу, во, одна инструкция осталась.
– Какая инструкция? Как развалился? Какие еще половцы?! Он же был не того! А, черт с тобой!
– Гарин обреченно махнул рукой и зашагал к машине. Хряк оторопело глядел ему вслед, а потом ехидно заорал:
– Никак нет! С покупочкой вас, Петр Петрович!
Гарин сплюнул и ускорил шаг.
– Ну погоди, уж привезу я тебе "беломору", в сердцах подумал он.
Когда все было готово, и хрононисты устроились в креслах, Гарин потянул на себя рычаг пуска. Машина затарахтела, но не ринулась сквозь время, а бессовестно заглохла.
– Мощи нехватает, - понимающе сказал Хряк.
В предстартовой суматохе никто не заметил, куда подевался Муромец. А Муромец спрятался в грузовом отсеке среди штабелей рублевских икон, сундуков с новгородскими берестяными рукописями и контейнеров с различной живностью, начиная с трилобитов из девона и кончая двумя ручными царевнами-лягушками.
– Тяжеловата нечистая сила, - удивился Гарин.
– Придется вам, Дима, остаться. Подождете немного, другой ходкой заберу.
Свинякин нехотя вылез из машины. Гарин дал газ и скрылся.
Машина двигалась сквозь века. В иллюминаторе мелькало пространство-время. Все было как обычно. Гарин включил автопилота и послал его заваривать чай.
– Задание понял, - пробурчал робот, с ненавистью вспоминая первый закон роботехники, запрещающий наносить вред человеку, и двинулся на камбуз. С чувством исполненного долга Гарин задремал было, но тут в грузовом отсеке что-то загремело. Петр Петрович недовольно открыл глаза.
– Ну и морока с этой нечистой силой, - проворчал он, останавливая машину.
– Небось, дышать захотел!
Бросив на приборы привычный взгляд, Гарин пошел проветривать черта. Счетчик показывал 1923 год.
Отыскав контейнер с чертом, хрононист выволок его из машины. Приложив ухо к стенке, он довольно хмыкнул - жив еще!
– и принялся отвинчивать крышку.
Кто бы мог подумать, что у избитого и полузадохшегося средневекового черта найдутся силы выбить из рук оторопевшего Петра Петровича крышку, выскочить из узилища и моментально скрыться с глаз?! Ошарашенный Петр Петрович, впрочем, и не пытался его преследовать, а с горя закурил (привезу уж я вам "беломору", так вашу растак! ведмедя подсунули!) и оправился.
В это время Илья, встревоженный тишиной, зыркал по сторонам, гадая, что бы это могло случиться. Автопилот вышел из камбуза с чайником в руках.
– Че стоим-то, браток?
– остановил его Илья. Робот вздрогнул и уронил чайник богатырю на ногу. Кипяток во все времена оставался кипятком. Муромец завыл.
– У-у-у, сука, носит тебя, где ни попадя! Че глаза таращишь? Шел бы делом занялся, железяка смердючая!
– с этими словами Илья богатырским ударом вышвырнул пилота в рубку.
– Задание понял, - улетая, обрадовался робот.
Петр Петрович вовсе не собирался оставаться в 1923 году и, когда увидел, что машина начала исчезать, бросился к ней. Но толку было мало: машина уверенно растаяла, унося в светлое будущее родимое пятно русского феодализма в лице Муромца, а также робота, наконец-то дорвавшегося до своих прямых обязанностей автопилота.
Гарин сел на камень и заплакал.
Эпилог
Ну что, любознательный читатель, вот мы добрались и до эпилога. Еще не надоело? Ну, тогда вот что было дальше. Судьбы наших героев сложились так: Илья Муромец, бывший русский богатырь, теперь работает старшим лаборантом в НИИ ПиВО. Женат, имеет двоих детей, прекрасный семьянин. Вечерами его можно видеть забивающим козла во дворе своего дома в приличной компании. После получки он любит рассказывать о былом, нещадно приукрашивая события. Впрочем, ему все равно никто не верит.