Летопись
Шрифт:
Когда огонь пропал из виду, Домкратий обратился к Ванюше:
– Ну, хватит, слышь, сымай порчу!
– Не обучены мы порчу сымать, - обиделся домовой.
– Напущать - это могем, а сымать!
– Могем, не могем! А напущал зачем? Хоть сап-то сыми!
Ванюша пожал плечами и что-то шепнул в сторону. У лошади тут же выпали хвост и грива и пошла горлом кровь. Сап остался на месте.
– Ты чего ж, паршивец, делаешь?
– изумился Хряк.
– Кровь порченую спущаю, - хмуро ответил домовой, сам не ожидавший такого эффекта.
–
– Надо так! А тебе-то что? Так даже и красивше.
Хряк с сомнением оглядел лысую холку.
– А бегать-то он будет?
– Будет, - твердо сказал Ваня.
– Недолго, правда.
Хряк понял, что надо торопиться. Он подстегнул коня плеткой-семихвосткой и обнаружил, что конь уже издох.
– Перестарался ты, Иван!
– с укоризной сказал Хряк, пристраивая седло к спине домового.
– Смилуйся, кормилец!
– взмолился Ванюша.
– Грыжа у меня паховая! Ты б лучше этого бугая-разбойника к делу приспособил, а то только жрет да пьет он у тебя!
Хряк подумал и снял седло. Соловей, хоть и не понимал по-русски, почувствовав дурное, закудахтал и заерзал.
! Баба Яга перекрестилась. Видение не исчезало.
– Господи помилуй!
– пробормотала Яга.
– Что ж это там такое? С нами крестная сила! Спасу нет!..
– Самогону не найдется, бабка?
– послышался издалека знакомый голос. Яга узнала его и бросилась к ступе. Громко крича заклинания, она попыталась взлететь, вспомнила, что забыла помело, метнулась было за ним, но опоздала. В избушку уже ввалился Домкратий Хряк.
– Явился, ирод, - всердцах подумала Яга.
– Добро пожаловать, - вслух сказала она.
– Дурак в печи, на столе калачи, берите ложки, поешьте с дорожки...
Ваня облизнулся.
– Кулебяки давай и блинов побольше, - сказал Хряк, бодро спрыгивая с Соловья.
– Сожрут все, проклятые, - подумала бабка. Она сама любила блины, а дураков ела с неохотой: положение обязывало.
– Чай не масленица, Домуша, да и нельзя мне постного! Уж чем Бог послал!
– Ты еще червей накопай, старая дура, - сказал Хряк.
– Кулебяки на стол!!!
– надсадно заорал он и ударил Ягу между ушей. Баба Яга вздохнула и подала кулебяки.
– Жрите, чтоб вас!
– подумала она.
Домкратий усадил всех за стол и быстро поел. Бабка выставила долгожданный самогон. Домкратий, однако, пить не стал, чем здорово напугал бабку. Он поднялся из-за стола и, сурово глядя на Ягу, сказал:
– Ну, веди коня.
– Какого коня, касатик?!!
– Мово, давешнего. Не околел он у тебя тут?
– Да ты что? Креста на тебе нет! Своими же руками отдавал!..
– Своими же и заберу, - сказал Хряк.
– Я человек подневольный, а лошадь казенная!
– Так хоть моего верни!..
Несмеяна вдруг глупо захохотала. Хряк недовольно взглянул на нее и, потупившись, заговорил:
– В тридевятом царстве, в тридесятом государстве, где горюч-камень на плакун-траве лежит, имеется агромадный курган; а на том кургане дуб в три обхвата. На дубу сундук висит кованый, в сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо, а в яйце игла, каковая и является кощеевой смертью. Ежели ту иглу...
– Постой-постой! А конь-то где?
– Дак я ж тебе и говорю: аккурат под тем дубом косточки его белые и находятся. Ну, в общем, сперва мертвой водой, потом живой - глядишь, и выйдет что.
– Где курган-то?
– заплакала бабка.
– Дак я тебе толкую, недалеко тут! Куда ворон костей не заносил, сказал Хряк и пошел на конюшню.
Разъяренная Яга попыталась испортить жеребца, но ничего не вышло, так как накануне она приглашала заграничного специалиста-лошадника, и тот крепко заговорил коня от дурного слова и сглаза. Хряк вышел из конюшни, ведя в поводу уже оседланного скакуна. В конюшне тоскливо ржали кобылицы. Домкратий взгромоздил на коня свой скарб, поудобнее устроил Несмеяну, крест-накрест расцеловал Ягу и взлетел в седло:
– Не поминай лихом, мать!
Яга стояла и глядела вслед удаляющемуся Хряку. Когда он скрылся в клубах пыли, она охнула и забилась в эпилептическом припадке, молотя сухонькими кулачками по вытоптанной земле.
! Так, в кухарки, значится, ты не хочешь, я так понимаю! В девках дворовых с пузом тебе трудно будет! Разве что в корчму к Равелю, судомойкой?
– Уж лучше к Кощею, - сказала Несмеяна.
– Царевна я все-таки!
– И это не так, и то не этак; прямо ума не приложу, куда ж тебя девать, - сказал Хряк. Не к князю ж везти. Он хоть и дурак-дураком, а может и на кол посадить! А то выходи за меня замуж! Живу я один, никто тебя не обидит, слова плохого впоперек не скажет! Мужики, обратно, меня уважают. Изба у меня большая, пятистенок! Курей заведем, утей. Дите, опять же!
– Куда ж я от тебя, Домик, - всхлипнула Несмеяна, сложив руки на животе.
– Присушил ты меня, окаянный!
– Ну и ладно, - сказал Хряк.
– Фамилия тебе будет Хряк, а звать Настасья. Так и порешим.
– Кажись, подъезжаем!
– подал голос Ванюша.
– Ну, слава Богу!
– А, вот и златоглавая, - сказал Домкратий, всматриваясь вперед. Действительно, уже виднелись крайние избы, вдалеке сияли колокольни, слышался малиновый звон.
– Тут у меня сродственница одна неподалеку проживает, - продолжал Хряк. Побудешь пока у нее, а я тем временем в город наведаюсь. Может, и попа заодно привезу! Кажется, здесь.
С этими словами он решительно свернул в маленький аккуратный дворик, слез с лошади и расцеловался с хозяйкой - толстой жизнерадостной бабой, которая болталась по двору без всякого дела. Хозяйка обрадовалась гостям и особенно лошади, которая в хозяйстве была очень кстати. Когда все перезнакомились, Хряк обратился к ней:
– Ну, Акулина свет Мартыновна, поручаю тебе нареченную мою - поучи дуру хозяйству; Ванюшу вот - поможет, где надо; ну и этого придурка!
– А этого я живо в курятник, - решила Акулина, щупая Соловья, - Петух у меня пропал третьего дни.