Летописцы Победы
Шрифт:
И еще письмо от Леонида Высокоостровского, тоже друга и боевого товарища:
«Большое спасибо за поздравление. Честно говоря, не думал, не мечтал, что когда-нибудь рядовая работа рядового корреспондента «Красной звезды» будет так высоко оценена — орденом Красного Знамени… А ты знаешь, что Вася Коротеев получил Красную Звезду?
Вот кого бы я хотел видеть еще награжденным за Сталинград, так это Константина Симонова… Он, правда, только в мае награжден орденом Красного Знамени… Я бы дал ему второй…
Ты его знаешь давно.
Мы с ним должны были преодолеть в одном месте десять метров пространства, которое враг накрывал многослойным огнем. Надо было или ползти, или сделать быстрый рывок. Перед нами это опасное место пытались перебежать четверо. Один был убит, один — ранен. Я предложил перебраться в роту на локтях и коленях. Гораздо безопаснее. А Константин Михайлович сказал:
— Нет, Леня, надо перебежать… Ты подумал, что о нас с тобой подумают бойцы и командиры, к которым мы идем?
Действительно, все было на виду наших войск.
Мороз по коже прошел. Но делать нечего. Неужели два батальонных комиссара не сумеют сделать то, что делали и делают десятки, сотни советских воинов?!
Все-таки первым побежал я. Благополучно. Махнул рукой Симонову. Через сколько-то мгновений он стоял около меня. У обоих сердца колотились так, что слышно было. Костя обнял меня, и мы пошли.
Слушай дальше. Беседуем с командиром роты и политруком. Не поверишь — это была настоящая репортерская школа для меня. Как он умеет задавать вопросы! Как перед ним открылись души двух разных людей!
Я бы, честно говоря, поговорил еще с пулеметчиком и еще с одним бойцом и хватит — пошел бы обратно. Константин Симонов поговорил со всеми солдатами и какие детали нашел! Потом он читал стихи, знаменитое «Жди меня». Видел бы ты, как слушали его бойцы…
В общем — я влюбился в него».
А вот строки из писательского дневника Симонова:
«Ясный осенний день. Берег вовсю бомбят. Земля под ногами то сильнее, то слабее содрогается от разрывов. Кругом все смешалось — развалины домов, рухнувшие бараки, изогнутые рельсы, рваные железные бочки, доски, обломки мебели, утварь…»
И среди этого разрушительного хаоса войны, рядом с защитниками Сталинграда писатель Константин Симонов, спецкор «Красной звезды», чьи статьи и корреспонденции, очерки, рассказы, стихи звали к стойкости, решительности, мужеству.
Январь 1943 года. Северный Кавказ. Советские армии преследуют отступающего противника.
В наш дом в станице Гулькевичи, где ненадолго остановился штаб фронта, неожиданно входят Константин Симонов и фотокорреспондент Яков Халип. На их одежде, обуви, на лицах и руках жирная кубанская грязь. Наша хозяйка Мария Ивановна Новикова, пожилая казачка, вопросительно смотрит то на меня, то на гостей.
— Свои, мамаша, свои, — говорю хозяйке. Симонов просит согреть хоть ведро воды. Из горницы выглядывает изумленная внучка Марии Ивановны — тринадцатилетняя Рая.
Пока я отводил нового шофера к нашим водителям, Симонов и Халип чем-то покорили хозяйку и ее внучку и уже сидят за столом, пьют чай с курагой, которую Костя привез из Ташкента.
После трапезы я и Мария Ивановна предложили Симонову отдохнуть. Он взглянул на меня так, что мне стало не по себе. Но я понял его: отдыхать будем после войны.
Я повел его информироваться в штаб фронта. И тут же заметил разительную перемену в поведении работников оперативного отдела. С нами, рядовыми фронтовыми корреспондентами, они неразговорчивы, скрытны, сухи. А сейчас каждый, как купец, разложил перед известным писателем весь свой товар: карты, сводки, шифровки.
Не знаю, каким путем дошли сведения о приезде Симонова до Военного совета. С писателем изъявил желание встретиться командующий Северо-Кавказским фронтом генерал-лейтенант И. И. Масленников. Должен сказать, что до этого командующий не принимал ни одного корреспондента. Я сказал об этом Симонову. Он ответил:
— Пойдем, отказываться нельзя.
Вернулись на квартиру. Халип сладко спал. Симонов разбудил его и громко сказал:
— Вставайте, Яков Николаевич. Поехали!
И умчались в одну из дивизий, которая отличилась в последних боях.
Возвратились утром.
По каким-то творческим делам побывал Симонов в Алма-Ате, Ташкенте и Тбилиси. Не очень щедрый на разговоры, Костя все-таки кое-что нам рассказал. В столице Узбекистана он познакомился с женщиной-узбечкой, которая усыновила пятерых сирот — русского, двух украинцев, белоруса и еврея. Ребята потеряли родителей при эвакуации из западных областей страны.
— Небольшого роста, глаза добрые-добрые, — рассказывал Симонов. — И застенчивая, как все хорошие люди. Спросил ее: «Не трудно будет — трое своих да пятеро приемышей?» — «Нет, нет, — мотает головой, — будет хорошо, хорошо будет…»
Призвали писателя выступить перед рабочими завода «Ташкентсельмаш». В цехах — женщины, пенсионеры, подростки. От станков не уходят по 14–16 часов. А питание скудное.
— Тяжко? — спросил Симонов пятнадцатилетнюю девушку, которая собирала автомат.
— А вам на фронте легче? — ответила девушка.
Не знаю, можно ли соскучиться по фронту. А вот по корреспондентской работе он явно соскучился. Почти каждый день ездит то в одну, то в другую часть.
Известность Симонова — военного писателя и поэта — росла. Его стихотворения «Жди меня», «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины» знали наизусть миллионы людей на фронте и в тылу. Зачитывались его сталинградскими очерками.
А он не менялся: все такой же компанейский, простой, душевный.
Однажды поздно вечером протягивает мне листочек. Стихи! Зову Халипа. Читаем: