Летописцы Победы
Шрифт:
— Обстановка такова, — широким жестом показал на карту Берзарин, — что надо срочно заниматься восстановлением городского хозяйства…
Немцы, поочередно подходя к карте, наносили карандашом кружочки и квадратики, обозначая ими места предприятий городского хозяйства, которые могли бы в ближайшие дни войти в строй. В конце беседы, распорядившись накрыть стол в походной столовой для вновь назначенных директоров. Николай Эрастович, лукаво улыбнувшись, поинтересовался:
— Кто из вас видел живого большевика?
Оказалось, собравшиеся о них только слышали да читали кое-что в геббельсовских газетах.
— Идя
В канун первомайского праздника над рейхстагом взвилось Знамя Победы. Его водрузили солдаты 150-й стрелковой дивизии. Но всю ночь под 1 Мая центральная часть Берлина грохотала. Небо озаряли багровые вспышки разрывов. Зарево пожаров, казалось, стало еще ярче. Наши войска отбивали очередную попытку остатков вражеского гарнизона вырваться из окружения. Утро же выдалось ясное, солнечное. На передовую во все подразделения был доставлен напечатанный во фронтовой и армейских газетах первомайский приказ Верховного Главнокомандующего. Его читали автоматчики в развалинах домов, артиллеристы возле пушек на площадях, танкисты, готовившиеся к атакам. А передвижные радиоустановки транслировали московский военный парад. Сюда, в Берлин, над которым реяло Знамя Победы, доносились звуки оркестров, играющих на Красной площади.
Публикацию подготовил В. МЯКУШКОВ
Евгений ДОЛМАТОВСКИЙ. СТИХИ-УЧАСТНИКИ ВОЙНЫ
Чем дальше от нас огненные годы, тем шире становится понятие «поэзия Великой Отечественной войны»: стихи о войне, написанные на фронте, опубликованные впервые на страницах дивизионок, армейских и фронтовых газет, встали в один ряд со стихами, созданными участниками войны, ставшими поэтами в мирное время и впервые опубликованными пять, десять, двадцать лет спустя. К ним сейчас подстраиваются и произведения поэтов, родившихся после Победы. Все это — волнующая летопись, отражение важнейших событий жизни страны, поэзия Великой Отечественной.
Я не хотел бы быть заподозренным в некой ветеранской болезни, в ревностном отстаивании своего первородства свидетеля и участника, поэта на войне. Появились и еще появятся прекрасные и проникновенные произведения о ней, написанные людьми, не успевшими, к счастью, услышать свист бомбы над головой…
Не хочу идеализировать прошлое и подтверждаю, что слабых н просто плохих стихов во все времена было больше, чем хороших и замечательных. Ну и на войне тоже. Некоторые стихи несут на себе печать спешки и не выдержали самого сурового испытания — испытания временем.
И все же те неполных четыре года — особый и невероятно плодотворный период в истории советской поэзии, не сравнимый ни с каким другим.
В первой группе поэтов, добровольцами вставших в ряды армии и срочно, в июне сорок первого, выехавших с предписанием занять место «писателя» в армейской или фронтовой газетах, было, самое большее, человек тридцать. Вспоминаю некоторые имена — Сурков, Прокофьев, Безыменский, Жаров, Светлов, Сельвинский, Симонов, Матусовский, Лебедев-Кумач, Твардовский, Алтаузен, Недогонов, Саянов.
Окружные газеты стали фронтовыми, приняв в ряды своих сотрудников Бажана, Первомайского, Малышко — на Украине, Кулешова, Бровку, Глебку — в Белоруссии. (Подчеркиваю — это далеко не полные списки, но речь идет о поэтах уже тогда известных.)
Вероятно, послевоенные стихотворения и поэмы художественно выше писавшихся для армейской газеты совсем не в кабинетной обстановке. Знаменитые стихи Михаила Луконина «Мои друзья» («Госпиталь. Все в белом») датированы 1947 годом, «Коммунисты, вперед!» Александра Межирова — тоже 1947 годом, а поэма «Я убит подо Ржевом» завершена Александром Твардовским в 1946 году.
Однако для истории литературы, да и вообще для истории нашего общества, чрезвычайно важен и требует особого рассмотрения фронтовой опыт нашей поэзии, как явление исключительное, новое, советское. Эти стихи действительно были оружием ближнего боя.
Поэт на войне — это стихи на злобу дня, призыв, клич, задушевная беседа политрука в ночь перед атакой, воспевание только что совершенного подвига…
Исследуя биографии поэтов, мы не обойдем вниманием и единства образа поэта, возникающего у читателей стихов, и его личности, его поведения, его присутствия не где-то в стороне, в тылу, а здесь, под огнем, рядом с бойцами.
Сейчас можно, конечно, сказать: зачем Симонову было идти на подводной лодке в кишащее минами море, зачем Сельвинскому, тогда уже сорокалетнему поэту, в кубанке и бурке скакать в кавалерийский рейд по тылам врага?.. Но они понимали: их место на передовой. Александр Безыменский на одном из первых танков ворвался в Прагу, Николай Тихонов категорически отказался выехать из осажденного Ленинграда. В 1942 году мне достался богатый трофей — ящик шоколаду. Подвернулась оказия: знакомый летчик летел в Ленинград, и я передал этот ящик для Тихонова. После войны мне рассказал поэт Борис Лихарев: не отломив и квадратика от плитки, Тихонов отнес мою посылку в госпиталь, а нести было трудно — шатало от голода.
Я вспоминаю доживших до мирных времен. Но сколько наших товарищей погибло! Искалеченный под Москвой осколками снаряда, Уткин уговорил начальство вновь послать его воевать. Он погиб, возвращаясь из освобожденного Бухареста.
Из подводного плавания не вернулся самый военный из нас — Борис Лебедев. Но и самого «мирного» — Вадима Стрельченко не пощадил огонь…
И опять не сумею назвать всех, а мемориальный список читать страшно и горько.
Не сразу высветилось имя Мусы Джалиля… Не сразу нашлись стихи поэтов, написанные в фашистских застенках в ночь перед казнью, без надежды, что их когда-нибудь прочтут. Но написаны они были.
Недавно в одном из архивов в Федеративной Республике Германии мое внимание привлек первый военный номер еженедельного журнала войск СС «Черный корпус». На первой странице — злобная карикатура на советского поэта. Так сказать, обобщающий образ…
Поскольку поэты всегда на виду, родилось и распространилось немало легенд о них. Как правило, это легенды — героические и недалекие от действительности.
Правда, одно время было модно изображать — особенно на сцене — поэта неуклюжим и беспомощным, а то и трусоватым, чужеродным явлением в военном коллективе. Читатель и зритель просто не приняли такой трактовки, и она стерлась, куда-то сгинула, потому что не была правдой.