Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник)
Шрифт:
Никита, добредя до дальних пределов своей западни, встал над протокой меж двух брандмауэров и подумал вдруг, что не так уж она широка, эта протока. Если как следует разбежится, то, пожалуй, и оголодавший программер ее перепрыгнет, а не только, скажем, кенгуру. И кто сказал, что рожденный кликать летать не может? А вот и может. Скорее-то всего.
Он не учел одного: что разбег по косому склону – это не то что разбег по, к примеру, тротуару или утоптанной парковой дорожке. Для того чтобы толком разбежаться по косому склону, надобно ноги иметь разной длины и бежать так: короткой ногой ближе к вершине, к гребню. Потому полететь-то Никитушка полетел, но получившегося разбега и стартового толчка ему не хватило для того, чтобы путево приземлиться, и еще повезло, что он завис на краю противоположной крыши, то есть долетел-таки. Он упал на живот, соскользнул, контуженный падением, но сумел как-то по-беличьи уцепиться за край крыши и повис раскорякой, боясь шевельнуться. Висел и думал, что вот и конец ему пришел, потому что подтянуться, закинуть ногу сил не оставалось, и живот он, кроме того, отбил.
А когда под ним, ну прямо из-под задницы, послышалась удивленная ругань, Никита, решившийся скосить глаза, что требовало физических непомерных усилий и концентрации воли, вдруг заметил, что с крыши по левую руку от него, по всей видимости надежно закрепленный, свисает прочный капроновый линь, беленький, новье, нигде не перетертый.
– Хватайся, летун, и осторожненько скользи вниз, – послышалось из-под задницы. – Осторожненько, я сказал. Сядешь мне на голову, вместе низвергнемся. А мне пока что неохота. Понял, что сказано?
– Да, – тихо-тихо прохрипел Никита. Он, стараясь не думать о пропасти, над которой повис, оперся подбородком на ненадежный, ломкий, изъеденный ржой край крыши, уцепился за канат сначала одной рукой, потом обеими, закачался, как сарделька на связке, приложился боком о стенку, переплел ноги и, зажмурившись, поехал вниз, где его подхватили и прицепили страховку к ремню джинсов. Никита оглянулся и увидел… Свят-свят. Увидел черного – как из преисподней – в защитной каске и огненном комбинезоне, кое-где попачканном городской копотью. Физиономия, впрочем, у черного была добродушнейшая. Негр и негр.
– Костя, – на чистейшем русском, только голос гортанный, представился негр, – а там Вова, – указал он подбородком туда, где на параллельной веревке вольготно, как мартышка на лиане, висел еще один парень. – Мы тут кондиционер устанавливаем, а ты, белка-летяга, какими судьбами? – поинтересовался негр Костя.
– А-а-а… Ммм… – сказал Никитушка. – Черт. Т… то есть не черт, а К…костя. С…спасибо. – Дар речи к Никитушке постепенно возвращался. – Т…там менты. Следом скачут. А я, ей-богу, ни при чем. Я к дружбану шел, а они – там. С а…автоматами. Я – Никита. Кит.
– Понятно, – сморщил нос негр Костя. – Кит, значит. Чудо морское. Надевай, чудо, каску и вверх не смотри, когда эти твои появятся, не кажи морду лица. Стенку ковыряй вот этой штуковиной, зубило называется, и делай вид, что шибко занят. Они там сверху увидят только твою макушку, то есть каску, и спину и тебя, чудо, не опознают, зуб даю. И давай быстрее, они уже близко грохочут, сейчас явятся.
Пристегнутый к связке Никита дрожащими руками напялил протянутую Костей яркую каску, чуть не уронив ее (вот беда была бы!), и застегнул ремешок под подбородком и приставил к стенке зубило дрожащей рукой. А тут и гончие появились, свесили головы с крыши.
– Эй, орлы-орелики, – вопрошали гончие, – а не пробегал ли здесь кто? Не видели случаем?
– Не пробегал, – ответил Костя и с деловым видом заковырялся в стене, прилаживая какой-то крючок.
– Таракан пробегал. Таракан-то, – буркнул Вова, у которого из-под каски выбивались бурые дреды, совсем такие же, как у Эм-Си Марии, подружки разлюбезной, а на подбородке трепыхался на высотном ветерке мочалистый клочок. – Только тараканы по стенкам бегают. И мухи, ну.
– По крыше, я спрашиваю, не пробегал? – голосом ржавым, как эта крыша долбаная, переспросил мент.
– Только вы, любезные, – с охотою ответил Костя. – Сразу видно: экстремалы, наши люди. По такому трухлявому железу в сапогах галопировать… Уважаю. Вы как обратно пойдете, так уж осторожненько, под ножки смотрите. Тут сверзиться, сгинуть – раз плюнуть. Сталкеры, – покачал черной головой Костя. – Тяжелая у вас работа, мужики.
– Тебя не спросили, – буркнул мент и пополз подальше от края – от греха подальше, а вслед за ним двинулся и второй, волоча за собою автомат, штуку довольно тяжелую.
– Вот интересно, – почесал под каской Вова-растаман, тихонько, в свое удовольствие, раскачиваясь на «лиане», – вот интересно, как они назад-то выберутся? Попасть сюда еще можно, спрыгнуть можно, ну. А назад, к примеру, – только пожарных вызывать. С лестницей. Или ждать, когда чердак вскроют. Или прикладами молотить… А, сообразят. Спускаемся?
– Что уж теперь, – пожал плечами Костя. – Вроде примерились. Трещин нет? Поехали вниз. И осторожненько, – повернулся он к Никите, – у нас снаряжение свое, надежней всякого гостовского, и все же… Нас трое теперь, а кто эту веревку знает? Сейчас карабинчик от штукатурной крошки продую и поедем. Руками держишься, ногами упираешься в стену. В горах не бывал? Нет? Можно подумать, бывал – по крышам классно летаешь.
– Полетишь тут, если деваться некуда, – голосом все еще дрожащим ответил Никита. – Это я со страху, если честно-то. Ребята, я не бандит какой-нибудь, вы не думайте. Ничего такого. Я компьютерщик, программер.
– Кла-а-асс, – протянул Костя, – программеры по крышам скачут. Хорошие дела. А говорят, работа сидячая. Вован, ты про это песню сложи, два притопа три прихлопа. Типа того:
Крыша горяча. А на ней, а на ней
Ты танцуешь под солнцем, парень.
Дождь идет. По крыше бегут потоки воды. А на ней, а на ней
Ты танцуешь под дождем, парень.
Зима сурова. Снег на крыше не тает который день.
А на ней, а на ней…
Вован, которого, похоже, просто-напросто дразнили, фыркнул, повернулся к Константину и перебил, подражая его дурашливой интонации и манере выпячивать подвижные негритянские губы:
… А на ней, а на ней
Замерзает один дурак. И этот дурак ты, парень…
– Вот сам и сочинил, ну, – бросил Вован Никите. – Все на что способен, сочинитель. Егоза ты, Костик. Егозел.
– Я не обиделся, ничего подобного, – подчеркнуто кротким голосом ответил Костя. – Я даже другу щеку могу подставить, поцелуйте меня. Только никто не хочет, к счастью. Нет-нет, не следует обижаться на завистников, – убежденно сообщил Костя уходящей вверх стене, а потом обратился к Никите: – Слушай, программер… Может, тебе тоже промышленным альпинизмом заняться? Ловко скачешь и на веревке висишь толково, без суеты. Сразу виден талант. Давай, присоединяйся к нам. У нас, похоже, поспокойнее, чем у вас там, с вашими компутерами. Начнешь с мытья окон на высотках, это проще. Повисишь, попривыкнешь работать на веревках, потом и монтажом можно заняться. За это деньги платят. Вот у нас с Вовой следующий заказ – монтаж зимнего сада в пентхаусе. За что только люди деньги отдают, елы зеленые!