Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова
Шрифт:
— Вечером, в парке, — тихо сказал Юрка и пожал ее руку.
— Тетя Лена, — послышался обиженный голос Кати. — Мне вы не разрешили… А сами — с низеньким! За ручки!
Лена, вспыхнув, отняла у него руку. Они напряженно смотрели друг на друга.
— Ну, пока, — коротко бросила Лена и, провожая Юрку к калитке, незаметно примерилась к нему плечом.
После прогулки с детьми, она подошла к большому зеркалу в дежурной комнате. Посмотрела на себя… Неожиданно согнулась и, став меньше ростом, прошлась туда и сюда. Нет, ничего хорошего из этого не получалось.
— Вот. Уже принижаешь себя!
Лена стремительно обернулась. В дверях стояла лучшая подруга:
— Ну объясни мне, за что ты его любишь?
— Люблю, и все.
— Ну за что?
— За внешность, — с вызовом ответила Лена.
— Внешности у него никакой, — сочувственно заметила Тамара. — И вообще любить человека за внешность — все равно, что любить книгу за переплет, не зная ее содержания, — это еще Горький сказал. Лена, Леночка… Как же можно любить, если не знаешь за что? Маленький он, ниже тебя.
— Ну и пусть!
…Зато вечером в парке Лена неожиданно стала на полголовы ниже его. Просто Юрка стоял выше на две ступеньки лестницы, ведущей к ручью.
Они улыбались друг другу щемящей, грустной улыбкой, держась за руки…
…Поздно вечером лучший друг решил зайти к Юрке и последний раз поговорить начистоту. По-мужски, решительно и твердо!.. Перестав бесполезно терзать дверной звонок, Витя внезапно увидел слабый свет, падавший сверху из люка на последний лестничный марш.
На чердаке царила тишина, за входом светила одинокая пыльная лампочка. У слухового окна на турнике, укрепленном меж стропил, висел Юрка. К ногам у него было привязано по большой гире.
— Перестраиваешься?
Юрка резко обернулся, не выпуская перекладины. Позади, у люка, стоял Витя.
— Уже мучаешься…
Юрка отрицательно помотал головой и изобразил улыбку, выражавшую, что делает он все это добровольно и даже получает от этого удовольствие.
— Ну почему ты ее любишь? Почему?
Юрка пожал плечами, по-прежнему держась за турник, и буркнул:
— Не знаю.
— Не знаешь… — грустно подтвердил Витя.
Юрка рухнул и, волоча за собой грузы по хрустящему шлаку, пошел к планке измерить рост.
Рост был все тот же — по красную черточку.
— Высоко берешь! — осуждающе заметил Витя.
Рабочий день закончился. Воспитательницы, няни, поварихи, бухгалтер, медсестра и уборщица быстро переодевались, складывая в шкафчики свои белые халаты.
— Девочки, не расходитесь, — попросила лучшая подруга. — Поговорить надо.
— О чем говорить-то? — спросила худенькая няня.
— На работе мы проводим, к сожалению, лишь одну треть своей жизни, — веско заметила ей Тамара, — а все остальное время предоставлены, к сожалению, самим себе. И вот тут-то нас и подстерегают ошибки.
— Давно не говорили по душам, — кивнула пожилая уборщица.
Лена испуганно посмотрела на Тамару. Неужели она, да еще при всех, вновь осмелится начать про Юрку?..
А Юрка был недалеко. Он нервно прохаживался с букетом цветов у калитки детского сада, ожидая Лену. Ему казалось, что родители и дети, выходящие на улицу, странно поглядывают на него, шушукаются и смеются. А малыши и родители просто были рады снова видеть друг друга: за день накопилось, что рассказать, и не смеются дети только когда больны.
Он не знал, что Лене сейчас гораздо труднее, чем ему. Лучшая подруга осмелилась — да еще как!
— Лена, — проникновенно сказала Тамара, все сидели в детской столовой на низеньких табуретках, — ты стала работать без огонька и улыбки. А ты у нас умная, красивая, да-да, на тебя заглядываются все папы и отчимы. Ну, а причина твоего такого… настроения нам всем ясна и понятна.
— Да вон он ходит, — кивнула за окно уборщица. Все тут же посмотрели, кроме Лены.
Одна из воспитательниц быстро вязала прямо на себе платье, начав с рукава. Рядом сидели две девушки, держа на растопыренных пальцах нитки.
— Жаль, заведующая наша больна, она б тебе еще не то сказала. А ведь ты ее замещаешь!.. Разве ты не понимаешь, Лена, что он тебе не пара? — горячо закончила в пространство лучшая подруга и повернулась к окаменевшей Лене, сидевшей с ней рядом, бок о бок. — Он, может быть, и хороший. Но какой-то, извини, повторяюсь, маленький. Нам больно видеть, как ты себя принижаешь.
Внезапно вскочила девушка маленького роста:
— Я не понимаю: а при чем тут это? Все сразу заговорили:
— Оставьте ее в покое!
— Нечего ей советовать, сама разберется!
— Ничего. Давайте еще посидим. Завтра же выходной, — озабоченно возразила воспитательница, вяжущая на спицах. Она уже успела связать на себе два рукава и перехват вокруг шеи. По всему было видно, расположилась она надолго.
Одна девушка быстро вела протокол и передавала листки другой, а та машинально делала из них самолетики и пускала в окно.
Бухгалтер — симпатичная женщина средних лет — встала, и наступило молчание.
— В наше время разница в росте не имеет ровно никакого значения, — сказала она глубоким добрым голосом. — Пушкин был гораздо ниже Натальи Гончаровой, Наполеон ниже этой своей… Жозефины, Чарли Чаплин ниже всех своих шести жен! Но ты стала рассеянной, невнимательной. Пойми, Лена, твоя беда — наша беда, твоя радость — наша радость, твое ликование — наша ликость! Конечно, спутника жизни человек выбирает себе однажды и на всю жизнь. Извини, человеку свойственно ошибаться, тем более молодому. Но коллектив не ошибается никогда!.. Что он маленький — пусть, ладно. Может, еще и вытянется.