«Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941

Мор У.

«Хорошо бы, — подумал я, — наша маскировка не вызвала подозрений у дотошных британцев. Особенно это чертово название». И действительно, у меня были основания беспокоиться о японских буквах на носу и корме. Я аккуратнейшим образом перерисовал их с картинки в журнале, но на ней было изображено не судно, а рекламная вывеска на одном из домов в неизвестном мне японском городе. Я не имел ни малейшего понятия, как выглядит название «Касии Мару», если его изобразить японскими иероглифами, и, когда работа была закончена, наши остряки предположили, что я нанес на корпус судна написанное по-японски приглашение посетить и получить удовольствие в квартале красных фонарей.

Несколькими днями раньше мы стали свидетелями разгадки тайны, которая немало озадачила нас во время подготовки в Германии. Рогге заказал детские коляски, и, несмотря на всеобщее зубоскальство по этому поводу, неудачливому

штабному офицеру было поручено их достать. И только во время генеральной репетиции пьесы, в которой мы теперь играли, стало ясно, зачем они нужны. Это самая убедительная деталь «сценического реквизита», которая непременно заставит зрителей поверить, что у нас на борту мирные пассажиры. Сейчас, когда к нам приближался «Сити оф Эксетер», все стало совершенно очевидно. Невысокий худощавый помощник кока начал медленно катать коляску взад-вперед по палубе. Он был одет в веселенькое летнее платье в цветочек. (Первоначально мы предложили кимоно, но получили ответ, что современные японские женщины предпочитают одеваться в западном стиле.) Для полноты картины на палубе имелся и «гордый отец» — одетый в гражданский костюм артиллерист. Ну чем не комическая опера? В корме лениво прогуливались около десятка самых низкорослых членов команды. Их головы были покрыты немецкой имитацией «тэнуи» — своего рода полотенцем, а основным предметом одежды были рубашки с развевающимися на ветру нижними концами. Очень в японском стиле!

Я стоял у штурманской рубки и обворожительно (хотелось бы в это верить) улыбался, глядя на приближающийся «Сити оф Эксетер». На плечи я накинул роскошный восточный халат, а на голову водрузил широкополую соломенную шляпу. Облик довершали темные очки, придававшие мне, на мой взгляд, зловещий вид, но, возможно, у японцев другие стандарты.

Сейчас мне этот бурлеск представляется забавным, но в тот момент все его участники были серьезны и сосредоточенны. Расчеты стояли у орудий, готовые по приказу тотчас открыть огонь. Если бы англичане что-то заподозрили, им пришлось бы об этом здорово пожалеть. Мы не могли позволить, чтобы в эфир пошло предостережение о наличии рейдера — не на этом этапе нашего путешествия. С чистого и нарядного «Сити оф Эксетера» нас рассматривали в бинокль — мы заметили несколько ярких проблесков. Мне было очень любопытно, что они там думают о нас, и я некоторое время размышлял о роскоши и комфорте, окружавших британских пассажиров, от которых их на несколько минут отвлекло наше появление. Они, наверное, сейчас смотрят на нас и тоже испытывают любопытство. О чем они при этом могут говорить? Ты только посмотри, дорогая, настоящее японское судно! А те желтые коротышки на палубе — японцы.

На безукоризненно чистом мостике британского судна столпились офицеры — они внимательно нас изучали. Но вот они потеряли к нам интерес и разошлись по своим делам, очевидно, их вполне удовлетворило увиденное. Судя по всему, наша внешность показалась офицерам «Сити оф Эксетера» столь непрезентабельной, что они даже не сочли нужным из вежливости поприветствовать нас.

Но мы не обиделись. Мы впервые получили доказательство того, что работали не зря. Тогда мы еще не знали, что именно сообщение с «Сити оф Багдадом» спустя несколько недель заставить нас снова пройти через очень болезненный процесс принятия нового обличья.

Разрабатывая очередной камуфляж, следует предусмотреть множество разных вещей. В роли японца «Атлантис» имел на орудийных люках изображение восходящего солнца. Но и тут не обошлось без проблем. Люки имели обыкновение ржаветь именно в местах «тайных» соединений и привлекали к себе внимание толстыми красными полосками. Этот недостаток, к счастью, еще не был слишком заметным при нашей встрече с «Сити», но позже требовал от нас неустанного внимания.

Таких проблем, бывших головной болью капитана, имелось множество. Он часами совещался со штурманом Каменцем, бывшим капитаном торгового флота, о способах и средствах придать «Атлантису» наиболее нормальную и безобидную внешность. Он часто приказывал спустить на воду катер, чтобы в очередной раз обойти вокруг «Атлантиса», — в этих поездках я его часто сопровождал. Мы фотографировали или делали зарисовки отдельных частей судна, чтобы потом тщательно сравнить их с оригиналом. Рогге понимал, насколько важна каждая мелочь, от надписи на фальшивом ящике, прикрывающем орудие, до высоты пиллерсов, и настаивал на точности во всем.

Во время таких поездок мы наблюдали действие наших «обманных огней» — сущее наслаждение для каждого, поскольку оно было очень эффективным. Хитрость заключалась в том, что щелчком выключателя в штурманской рубке можно было изменить навигационные огни — на обоих

бортах и мачтах имелся комплект альтернативных. Так, мы имели возможность показать красный огонь на левом борту, а зеленый на правом, кормовой огонь на мачте, [10] и соответственно, следуя определенным курсом, создавать видимость движения в противоположном направлении.

10

Согласно правилам бортовые огни — зеленый на правом борту и красный на левом — устанавливаются таким образом, чтобы светить от направления прямо по носу до 22,5 градуса позади траверза каждого борта. Кормовой огонь — белый огонь, расположенный в кормовой части судна в его диаметральной плоскости, светит от направления прямо по корме до 67,5 градуса в сторону каждого борта.

Утром 3 мая спокойное течение нашей жизни было прервано. Раздался крик впередсмотрящего «Вижу мачты!», и через несколько минут мы уже шли к британскому судну «Сайентист» — нашей первой жертве.

Глава 6

Крещение кровью

Слегка прищурившись, Каменц рассматривал приближающееся английское судно. Старый морской волк, он никогда не мог до конца понять отношения профессионалов к подобным случаям.

Он был старше, чем большинство офицеров «Атлантиса», и оставил на берегу жену. Каменц считал войну необходимым, но ужасно неприятным занятием, и первым бы порадовался ее окончанию. Он не одобрял начавших ее англичан, однако ненависть, настоящую ненависть, заставляющую людей очертя голову бросаться в бой, он приберегал для франкмасонов и популярного в Германии певца — «сухопутного моряка». Что бы тревожного ни происходило в мире, Каменц упрямо повторял: «Снова эти франкмасоны. В них корень всех зол». Когда же из репродуктора доносился звучный голос Ганца Альберса, приглашавшего насладиться радостями жизни на море, Каменц, словно разозленный бык, выбегал из кают-компании или выключал радио.

Каменц еще раз покосился на английское судно. О да, это действительно англичанин, в каждой своей линии. Длинные поперечные балки, длинная труба, старомодная корма и мрачная, массивная надстройка. Судно английское в своей предусмотрительности и английское в своей классической древности. Каменц почувствовал легкую грусть, ведь прошло не так уж много времени с тех пор, как одновременный заход английских и немецких судов в порт означал дружную попойку.

Офицер, выполнявший на «Атлантисе» административные функции, взирал на приближающееся судно со значительно меньшей долей ностальгии. Человек серьезный, член партии, он был очень удивлен, когда война занесла его на военно-морской флот. Но он был искренне предан фюреру и рвался служить ему. Даже во время приступов морской болезни, коих было немало, он сохранял чувство гордости своей принадлежностью к великой партии. Он не мог опустить бинокль — мешало волнение — и уже в который раз изучал каждую деталь судна противника. Чаще всего его взгляд останавливался на красном пятне на кормовом флагштоке. Это было свидетельство происхождения, символ служения стране, флаг, от присутствия которого в океане фюрер пожелал избавиться.

Итак, это было начало. К нему мы готовились долгие месяцы на берегу. Начиналась наша война.

Еще не успел отзвучать сигнал тревоги, как мы уже стояли у орудий, и даже самый толстокожий из нас почувствовал, что с появлением английского судна у нас начинается новая жизнь. Помню, я подумал, что еще немного, и мы переступим черту, отделяющую притворство от реальной жизни. Для нас наступал момент истины.

Даже сегодня, спустя пятнадцать лет, я отлично помню чувство облегчения, сменившее первоначальное возбуждение от встречи с судном «Сайентист». Скорость развития событий резко снизилась, их неторопливость казалась почти насмешкой — душа требовала немедленных действий.

Я оглянулся. Ситуация была уже давно отработана нами на тренировках. Последовательность действий основывалась на аналогичных прецедентах — операциях рейдеров периода Первой мировой войны. В определенном смысле информации было вполне достаточно. Сначала — сигнал, требующий остановиться, затем предупредительный выстрел перед форштевнем вражеского судно и в заключение — вежливое принятие капитуляции. Но у нас сохранялось ощущение, что историки не слишком подробно описали все, что должно происходить между моментом первоначального обнаружения противника и прибытием на борт «гостей». В общем-то мы были готовы к некоторым отклонениям, допускали, что между прологом и эпилогом может происходить нечто большее, чем описано историками.