Лев на лужайке
Шрифт:
Никита Ваганов вытер пот со лба, усмехнулся: можно было уходить с пленума, сматывать удочки. Ему не хотелось слушать, как мешают с грязью Пермитина. Разом — пусто, разом — густо! Мы не умеем еще держаться золотой середины, у нас, если возносят на щит, то выше неба, если снимают со щита — то уж делают это с такой энергией, что пахнет гильотиной… Никита Ваганов тихонечко спустился с галерки, вышел на улицу, радуясь листопаду, пошел куда глаза глядят, и не сразу заметил, что навстречу шагает Егор Тимошин.
— Ну вот! — сказал Никита Ваганов, когда они сблизились. — Свершилось!
Егор Тимошин отозвался:
— Да уж вижу…
Больше они ни о чем не
Примерно в те же дни, когда закончился пленум Сибирского обкома партии, или несколько позже Никита Ваганов получал полную и заслуженную отдачу от пятиколонника, посвященного развитию лесной промышленности Черногорской области. Пятиколонник был опубликован, он принимал первые торопливые и неглубокие поздравления от уважаемых лиц, затем поток поздравлений иссяк, наступило затишье, затишье перед качественным скачком, перед проявлением подлинного признания значимости пятиколонника. События начались в понедельник — день тяжелый. На квартире раздался телефонный междугородный звонок, на другом конце телефонного провода заговорил знакомый, но не сразу узнанный голос:
— Здравствуйте, Никита Борисович! Как живется вам?
— Здравствуйте! Спасибо! Дела идут прилично.
— Рад за вас, Никита Борисович! Вы, кажется, не узнаете меня? Говорит Анатолий Вениаминович…
Никита Ваганов несказанно обрадовался!
— Бог ты мой, как я вас мог не узнать, Анатолий Вениаминович! Междугородная связь так искажает голос. Здравствуйте вам, Анатолий Вениаминович, здравствуйте!
Звонил Покровов, заведующий промышленным отделом Черногорского обкома партии, звонил по поручению и от имени первого секретаря Никиты Петровича Одинцова. Он сказал:
— Ваш материал обсуждался в узком, но компетентном кругу, высоко оценен обкомом, но это не все, Никита Борисович. — Он сделал веселую интригующею паузу. — Позавчера звонили из Центрального Комитета партии, поздравили и попросили собрать тотальный материал о нашей лесной промышленности… Алло? Алло? Бог знает, что творится с междугородной связью… Звонил заместитель заведующего отделом ЦК партии. Мы уже готовим обширный материал…
Никита Ваганов сказал:
— У меня не было места для расширенного показа сплава леса в хлыстах, надо сделать это громко и внушительно.
Покровов ответил;
— Ну, разумеется! — И опять сделал паузу. — Никита Петрович перед отлетом в Москву просил позвонить вам и выразить благодарность, что я и делаю с большим удовольствием. Примите, Никита Борисович!
— Сердечное спасибо, Анатолий Вениаминович!
— Это не все! Никита Петрович поехал в Москву именно из-за вашего материала. Наверное, состоится его отчет на отделе Центрального Комитета.
Вот каких высот достиг Никита Ваганов, послушавшись своего тестя Габриэля Матвеевича Астангова — крупного знатока лесной промышленности. Не подскажи он мысль о необходимости ехать в Черногорскую область, достижения черногорцев, конечно же, стали бы достоянием широкой общественности, но это, возможно, произошло бы значительно позже или немного позже — как уж там распорядилась бы жизнь. Никита Ваганов форсировал события — вот в чем его заслуга, и это высоко расценил его будущий друг на долгие годы Никита Петрович Одинцов.
… В этих записках я волен оценивать людей субъективно. Так вот, Никита Петрович Одинцов — человек выдающийся, крупный государственный ум, хозяйственник, инженер, ученый; предельно добрый, порядочный
— Спасибо, Анатолий Вениаминович! До свидания.
Поздравил с пятиколонником и тесть Габриэль Матвеевич:
— Дельно, дельно, Никита! Начальник Черногорского комбината разговаривал со мной по телефону, говорит: «У вас роскошный зять. Поздравьте от имени черногорцев!» Откуда они знают о нашем родстве?
… Знаете, кем будет впоследствии, после своего падения, Габриэль Матвеевич Астангов? Начальником комбината «Черногорсклес»; его возьмет в свою область большой и верный друг Никиты Ваганова — Никита Петрович Одинцов.
Редактор областной газеты «Знамя» Владимир Александрович Кузичев, прочтя пятиколонник, немедленно позвонил, хорошо поздоровался и сказал:
— Это самая значительная ваша работа, Никита! Она окажет влияние на лесную промышленность всей страны. Поздравляю!
Позвонил и сдающий дела, но не разоружившийся Арсентий Васильевич Пермитин:
— Здорово, Ваганов! Как ты там прыгаешь? Хорошо, говоришь; ну, хорошо так хорошо… Ты что, сам был на месте? Сам, спрашиваю, видел вот то, что пишешь? А?! Мало ли чего бывает! Знаю я вашего брата корреспондента! Прикажи: из пальца высосет! Но ты парень толковый, далеко пойдешь, если милиция не остановит… Ладно, бывай, Ваганов!
Егор Тимошин похвалил пятиколонник:
— Хорошо, старик! Дельно и борзо написано.
Говорят, что беда не ходит одна, но и радость, бывает, группируется тесно, кучкуется. Буквально через полчаса после звонка заведующего промышленным отделом Черногорского обкома партии позвонил заместитель редактора «Зари» и после китайских церемоний, взаимных приветствий милостивым тоном произнес:
— Собирайтесь в столицу, Никита Борисович. — Говорящий, видимо, улыбнулся в трубку. — Готовьтесь к месячному пребыванию в Москве. С обкомом согласовано…
IX
Впервые двух львов на двух шарах я увидел ранним, предельно ранним утром, когда по своей охоте, ни свет ни заря — этакая стал деревенщина! — приперся к новому зданию редакции газеты «Заря». Она начинала работать в десять часов, не раньше, а я пришел около семи утра; день выдался безоблачный, свежий, чистый даже для Москвы, для площади, где выросло новое помещение редакции. Что касается двух львов на двух шарах, то они остались от старого здания времен классицизма; львов на шарах решили не трогать или забыли убрать, и они, порозовев от восхода, возлежали на своих шарах, нежно и одновременно хищно вцепившись в гранит, и морды у них были электрические: и ласковые, и свирепые. От рассеянного солнечного света казалось, что львы покрыты бархатом — тонкой и густой пылью, — мнилось даже, что под бархатной кожей мощно и нежно вздрагивают мускулы. Я лениво посматривал на львов, уже почти догадываясь, что в моей жизни они сыграют символическую, важную роль… Первым моим львом станет меловой лев на стене, следующими львами — вот эти два на шарах, и будет еще один лев, самый главный лев в моей жизни — лев на лужайке. Львы на шарах посматривали на меня благожелательно, однако с насмешкой: «Какой же ты дурак, если приперся за три часа до начала работы! Впрочем, может быть, ты вовсе и не дурак?» Одно было несомненно: львов на шарах изваял большой мастер, наверняка иноземного происхождения — почему так казалось, кто знает.