Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы
Шрифт:
Восстание на Сенатской площади 14 декабря 1825 г. явилось своеобразным прологом к новой эпохе царствования императора Николая I, в которую тенденция превращения Церкви в государственное ведомство оформилась законодательно, ибо в 1830 г. группой юристов под руководством М. М. Сперанского было осуществлено первое издание Собрания законов Российской империи, в котором особый статус Русской Православной Церкви, ее преимущества и привилегии были прописаны тщательно и конкретно.
Именно для эпохи императора Николая I характерно стремление к жесткому регулированию церковной жизни – тенденция, наиболее ярко проявившаяся в период деятельности обер-прокурора Святейшего Синода Н. А. Протасова (1836–1855). По этому поводу святитель Игнатий (Брянчанинов) сообщал одному из своих корреспондентов: «Я переживал в Сергиевой пустыни ту эпоху, во время которой неверие и наглое насилие, назвавшиеся Православием, сокрушали нашу изветшавшую церковную иерархию, насмехались и издевались над всем священным. Результаты этих действий поныне (т. е. в середине 1860-х
6
<Игнатий (Брянчанинов), свт.> Собрание писем Святителя Игнатия Брянчанинова, епископа Кавказского и Черноморского / Сост. игумен Марк (Лозинский). М.; СПб., 1995. С. 123–124.
Протасов Н. А. (1798–1855) – генерал-лейтенант, член Государственного совета, в 1836–1855 гг. – обер-прокурор Святейшего Синода.
Действительно, система государственной опеки Церкви начала давать сбои еще в XVIII в. В образованных кругах христианского государства широко процветали неверие, религиозное равнодушие, критическое отношение к Церкви и даже глумление над святыней. В русской литературе (в первую очередь в поэзии) появляются кощунства, впрочем, никогда не проявлявшиеся на «верхних этажах» литературы, т. е. официальных изданиях, а только лишь в частной переписке или обмене рукописями. Как известно, к числу таких текстов относятся, например, некоторые ранние произведения А. С. Пушкина. Еще Ю. М. Лотман обратил внимание на то, что русские романтики часто использовали в своей поэзии термины, отмеченные демонологической окраской [7] .
7
Лотман Ю. М. О соответствии поэтической лексики русского романтизма и церковно-славянской традиции // Из истории русской культуры. Т. IV (XVIII – начало XIX века). М., 2000. С. 809.
В контексте идейного и духовного противостояния официальной доктрине нужно воспринимать и самый знаменитый философский документ эпохи Николая I. Это первое «Философическое письмо» П. Я. Чаадаева, законченное в 1829 г. и напечатанное в журнале «Телескоп» в 1836 г. В письме содержалась своеобразная концепция исторического и духовного пути России, который фактически признавался П. Чаадаевым ошибочным, во многом потому, что Россия, в отличие от других ведущих европейских государств, в свое время не стала католической и поэтому не вошла в общую семью европейских народов.
Конечно, подобная концепция никого из друзей и врагов Чаадаева, который в салонах Москвы пользовался авторитетом выдающегося оратора, не могла оставить равнодушным. По отзыву М. И. Жихарева, «никогда с тех пор, как в России стали читать и писать, с тех пор, как завелась в ней книжная и грамотная деятельность, никакое литературное или ученое событие, ни после, ни прежде этого (не исключая даже и смерти Пушкина) – не производило такого огромного влияния и такого обширного действия» [8] . П. Я. Чаадаев, по свидетельству А. С. Хомякова, «бодрствовал и других пробуждал <…> в сгущавшемся сумраке того времени» в эпоху, когда «мысль погружалась в тяжкий и невольный сон» [9] . Самое важное заключается в том, что первое «Философические письмо» послужило катализатором дальнейших споров славянофилов и западников о духовном пути России.
8
Жихарев М. И. Докладная записка потомству о Петре Яковлевиче Чаадаеве // Русское общество 30-х годов XIX в. Люди и идеи. Мемуары современников. М., 1989. С. 99.
9
Цит. по: Цимбаев Н. И. «Под бременем познанья и сомненья…» (идейные искания 1830-х годов) // В сборнике: Русское общество 30-х годов XIX в. Люди и идеи. Мемуары современников. М., 1989. С. 35.
Своеобразным ответом на культивирование «официальной религиозности» были различные формы маргинальной духовности. В частности, эпоха Александра I в религиозном отношении отличается острым интересом к мистицизму: «Потому так легко и так часто люди того поколения впадают в прелесть, в мечтательность или визионерство. То была эпоха мечтаний вообще, эпоха грез и вздохов, видений, провидений и привидений…» [10] .
Для этого времени характерно наметившееся еще в екатерининское царствование в масонских кружках противопоставление «внешнего» и «внутреннего» в христианстве, причем эта тенденция под влиянием идей западных мистиков имела ярко выраженную хилиастическую окраску.
10
Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Париж, 1937. С. 128.
В свете сказанного очень показателен, например, список авторов, которые оказали влияние на формирование религиозных взглядов императора Александра I и которых вместе с императором читали все его образованные современники. Это И. К. Лафатер, Л.К. де Сен-Мартен, К. фон Эккартсгаузен, Тереза Авильская, И. Г. Юнг-Штиллинг, Варвара-Юлия Крюденер и другие. Конечно, трудно предположить, что эти имена что-то говорят современному читателю. Они жили в разных странах и в разное время. Их всех объединяет одно – склонность к мистическим переживаниям, имеющая достаточно болезненную окраску, и стремление рассказать об этих переживаниях широкому кругу читателей, тяга к пророчествам и предсказаниям.
Очень важно, что при всех поисках и блужданиях в русском обществе, несмотря на апостасийные тенденции, никогда не умирала тяга к православной духовности в ее народно-монашеском варианте.
Главной фигурой русской духовной жизни первой трети XIX века является преп. Серафим Саровский. Еще при жизни старец Серафим стал пользоваться поистине всенародным почитанием, которое не ограничивалось крестьянской средой, но распространялось и на образованную часть общества. Существуют свидетельства о приезде в Саров к старцу Серафиму братьев Волконских [11] , Н. П. Киреевской, жены славянофила И. В. Киреевского, и других представителей дворянской интеллигенции.
11
Рассказы бабушки из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово. Л., 1989. С. 307.
Именно поэтому такое важное значение для истории русской культуры XIX в. имеет возрождение старчества на Руси. Благодаря деятельности первых оптинских старцев преп. Льва (Наголкина; 1768–1841) и преп. Макария (Иванова; 1788–1860) в центре этого процесса оказалась Оптина пустынь, в которую уже в 1830-е годы приезжают представители столичной интеллигенции.
В 1839 году оптинским послушником стал будущий великий старец преп. Амвросий (Гренков; 1812–1891), жизнь и служение которого способствовали церковному возрождению в масштабах всей России. В этом отношении в XIX веке рядом с преп. Амвросием могут быть поставлены только преп. Серафим Саровский и св. прав. Иоанн Кронштадтский. Возрождение старчества на Руси имело еще одно важное последствие – начало широкой издательской деятельности, благодаря которой в России впервые появилась возможность ознакомиться с творениями святых отцов-аскетов.
Еще одной важной особенностью духовной жизни русского образованного общества были споры о превосходстве или отсталости России по отношению к Европе, которые определяли главное идейное содержание 1830-х годов и, безусловно, имели религиозную составляющую. Заметное место в этих дискуссиях занимал и вопрос о духовном пути России, месте Православия в русской жизни, значении Русской Церкви в истории.
Что такое антиклерикализм?
В контексте этих споров следует в первую очередь отметить, что характерной особенностью жизни русского общества XIX в. является ярко выраженный культурный антиклерикализм. Этим русская ситуация существенно отличается от ситуации в Европе, для которой, наоборот, характерен антиклерикализм политический и социальный.