Лев Толстой
Шрифт:
Хорошо понимая, что испытывает невестка, тетушка Toinette молча наблюдала за ней и жалела. Однажды вечером, когда Толстого не было дома, тихо подошла к молодой женщине, взяла ее руку и поцеловала. «Отчего? Меня это сильно тронуло. Она, верно, добрая, ей жаль, что я одна…» – записала Соня.
Чтобы развеять эту удушливую атмосферу, бросилась в хозяйственные заботы. С большой связкой ключей на поясе сновала от погреба к чердаку, ходила на скотный двор, смотрела, как доят коров, руководила засолкой огурцов и записывала счета. Ее муж, рассчитав управляющих, решил сам распоряжаться ста семьюдесятью шестью десятинами принадлежавшей ему земли. Всегда готовый увлечься новыми методами ведения хозяйства, занялся пчеловодством, установив рядом с лесом у Засеки ульи, насадил яблони и капусту, попробовал выращивать баранов, купил японских свиней, каких видел у заводчика Шатилова. Перед тем как должна была прибыть первая партия, он не переставал восхищаться: «Что за рыло! Что за удивительная порода!», и поручил эти драгоценные создания пьянице, которого надеялся вернуть через работу к нормальной жизни. Но свинопас не оценил этой милости, рассердился, что его приставили к свиньям, и в отместку уморил их голодом. Толстой списал это на эпидемию какой-то болезни и обратился к другим экспериментам. «Я ужасался над собой, что интересы мои – деньги или пошлое благосостояние», [368] –
368
Толстой Л. Н. Дневники, 2 июня 1863 года.
369
Дневники С. А. Толстой, 24 апреля 1863 года.
Афанасий Фет, заехав как-то в Ясную, застал хозяина за ловлей карасей в пруду. Тот так был увлечен тем, чтобы улов не ускользнул, что не мог уделить гостю должного внимания, а потому позвал жену. Она прибежала в белом платье, с огромной связкой ключей на поясе и «невзирая на крайне интересное положение, бросилась тоже к пруду, перескакивая через слеги невысокой изгороди.
– Что вы делаете, графиня! – воскликнул я в ужасе. – Как же вы неосторожны!
– Ничего, – отвечала она, весело улыбаясь, – я привыкла.
– Соня, вели Нестерке принести мешок из амбара и пойдемте домой.
Графиня тотчас отцепила от пояса огромный ключ и передала его мальчику, который бросился бегом исполнять поручение.
– Вот, – сказал граф, – вы видите полное применение нашей методы: держать ключи при себе, а исполнять все хозяйственные операции при посредстве мальчишек». Мальчиков этих было тем более много, что школы к тому времени были закрыты.
Едва приехав в Ясную Поляну, первого октября 1862 года Толстой записал в дневнике: «С студентами и с народом распростился», и через две недели: «Журнал решил кончить, школы тоже – кажется». Странное решение для человека, который незадолго до того утверждал, что обучение крестьян – высшая цель его жизни. В который раз он без колебаний отворачивался от ранее принятых решений: страсть к педагогике уступила место полному отвращению к ней же. Еще несколько недель его коллеги продолжали работу, но без его советов и надзора. Затем он отпустил их. «Студенты уезжают, и мне их жалко», – заносит Лев Николаевич в дневник 19 декабря. Они предчувствовали это сразу по приезде Толстого с его слишком молодой, одетой по-городскому женой. И не могли взять в толк, как тот мог жениться на ней, утверждая когда-то, что «жениться на барышне – значит, навязать на себя весь яд цивилизации». Соня быстро осознала эту враждебность и приняла необходимые меры: школа, мужики, косматые студенты со своими идеями равенства были заклятыми врагами ее любви, отвлекали мужа от дома, значит, с ними надо бороться. С невероятной трезвостью пишет молодая женщина в своем дневнике через два месяца после свадьбы: «Он мне гадок со своим народом. Я чувствую, что или я, т. е. я, пока представительница семьи, или народ с горячей любовью к нему Л. Это эгоизм. Пускай. Я для него живу, им живу, хочу того же, а то мне тесно и душно здесь… А если я его не занимаю, если я кукла, если я только жена, а не человек, так я жить так не могу и не хочу». Чтобы заставить его сделать выбор между нею и мужиками, сбегает из дома, прячется в саду. «Выйдешь и вдруг так свободно. И то все думаю о нем: бегал, искал, может, беспокоится…» Когда студенты наконец уехали, ее стала сердить сама легкость победы. Будет ли муж верен ей, если так скоро отказывается от того, чему поклонялся? «Страшно с ним жить, вдруг народ полюбит опять, а я пропала, потому и меня любит, как любил школу, природу, народ, может быть, литературу свою, всего понемногу, а там новенькое». [370]
370
Дневники С. А. Толстой, 23 ноября 1863 года.
Чтобы оправдаться в собственных глазах, Толстой уверял теперь, что интерес его к образованию народа был «увлечением юности», «фарсерством», что не может заниматься этим, «выросши большой». И добавлял: «Все она. Она не знает и не поймет, как она преобразовывает меня, без сравненья больше, чем я ее. Только не сознательно. Сознательно и я и она бессильны». [371]
Когда школьные дела были улажены, Соня решила оздоровить сентиментальную атмосферу, царившую вокруг мужа. Она читала его дневники, знала все о его прошлом, и ей не нравилось ощущать повсюду его следы. Прежде всего не могла примириться с нежной дружбой между Львом Николаевичем и Александрин Толстой, обожаемой им «бабушкой». Чем больше он расхваливал ее благородство, чувствительность, милосердие, ум и культуру, тем больше восстанавливал супругу против этой замечательной женщины. «Она придворным тетушкам не хочет писать – все чует», – замечает Толстой в дневнике 1 октября 1862 года. Потребовалось несколько дней споров, чтобы молодая жена согласилась написать по-французски несколько строк:
371
Толстой Л. Н. Дневники, 8 февраля 1863 года.
«Лев так много говорил мне о Вас, что я уже привыкла любить Вас и ценить Вашу привязанность к моему мужу…»
Элегантные фразы следовали одна за другой, но души в письме не было. Подписано: графиня Софья Толстая. Перечитав послание, Толстой нашел его весьма холодным и своей рукой добавил, извиняясь:
«Мне досадно за это письмо к вам от Сони, дорогой друг Alexandrine, я чувствую, что ваши прямые отношения будут совсем другие, – а между прочим, должно быть, так надо. Вы понимаете, что я про нее теперь не могу говорить правды – я сам себя боюсь и боюсь недоверия других. Одно – сразу она поражает тем, что она честный человек, именно честный и именно человек… так страшно ответственно жить вдвоем. Я вам это все пишу оттого, что я вас всей душой люблю… Она читает это письмо и ничего не понимает и не хочет понимать, и не нужно ей понимать; то самое, до чего наш брат доходит целым трудовым болезненным кругом сомнений, страданий, для этих счастливых иначе не может
Здесь вмешалась Соня: «Он ошибается, я все понимаю, все решительно, что до него касается». А дальше шли слова Толстого: «Ну, вот видите!» В таком виде письмо и было отправлено. Прочитав его, Александрин поняла, что юная жена хотела «расчистить» место вокруг мужа и сообщала об этом. Она ответила любезно и официально, подписавшись «Ваша старая тетушка».
Успокоенная, Соня несколько месяцев спустя убедилась, что Александрин – женщина действительно исключительная. «Я бы не оскорбилась тем, что у них была бы переписка в прежнем духе, а мне только грустно бы было, что она подумает, что жена Левы, кроме детской и легких будничных отношений, ни на что не способна. А я знаю, что как бы я ревнива ни была, а Alexandrine из жизни не вычеркнешь, и не надо – она играла хорошую роль, на которую я неспособна… Я бы хотела с ней поближе познакомиться. Сочла бы она меня достойной его?.. Все это время, с тех пор как я прочла письмо Левы к ней, я о ней думала. Я бы ее любила». [372]
372
Дневники С. А. Толстой, 17 октября 1863 года.
Письма к Александрин, черновики которых Толстой сохранил, были не единственными, прочитанными Соней. Стремясь быть до конца откровенным, муж позволил ей прочитать всю корреспонденцию, которая мирно дремала в ящиках его стола: раз она носит его имя, имеет право знать о нем все. Так состоялось «знакомство» с Валерией Арсеньевой, о которой знала из дневника жениха. Сразу стало понятно, что соперница эта не опасна. «Хорошенькая, пустая в сущности и милая только молодостью», – отмечала Соня в дневнике. Моральные рекомендации Льва Николаевича молодой девушке нашли у нее живейший отклик: «А как хорошо узнаю я его везде, его правила, его чудесное стремление ко всему, что хорошо, что добро… И прочтя его письма, я как-то не ревновала, точно это был не он, и никак не В., а женщина, которую он должен был любить, скорее я, чем В.». [373] Великодушная по отношению к этому неопасному призраку, Соня не могла быть так же беспечна в отношении крестьянки Аксиньи, которая была любовницей Толстого в течение трех лет перед свадьбой. От этого союза родился незаконный сын Тимофей, который, по всеобщему признанию, был очень похож на отца. Мать и сын жили в домике, стоявшем недалеко от хозяйского. Каждый раз, когда Соня встречала ее, испытывала отвращение и грусть: как мог ее муж получать удовольствие, лаская эту пышнотелую и скорее всего не слишком чистую девку? и столько, и какими словами говорил о ней в своем дневнике! – «Очень хороша… Я влюблен как никогда в жизни… Уж не чувство оленя, а мужа к жене». Получается, что графиня Толстая сменила деревенскую шлюху! Как-то Соня узнала Аксинью среди крестьянок, которые скоблили пол в доме. Задыхаясь от ярости, набросилась на Толстого с упреками, а вечером записала дрожащей рукой: «Мне кажется, что я когда-нибудь себя хвачу от ревности. „Влюблен как никогда!“ И просто баба, толстая, белая, ужасно. Я с таким удовольствием смотрела на кинжал, ружья. Один удар – легко. Пока нет ребенка. И она тут, в нескольких шагах. Я просто как сумасшедшая. Еду кататься. Могу ее сейчас же увидать. Так вот как он любил ее. Хоть бы сжечь журнал его и все его прошедшее». [374]
373
Дневники С. А. Толстой, 10 апреля 1863 года.
374
Дневники С. А. Толстой, 16 декабря 1862 года.
Аксинья и ее сын преследовали графиню в ночных кошмарах. Однажды ей приснился спор с бесстыдной крестьянкой, которая, чтобы ее рассердить, надела платье из черного шелка. У Сони чуть не помутился рассудок, но она смогла утолить жажду мести, что невозможно было наяву. Сцена была ужасающей, мельчайшие детали она наутро занесла в дневник: «Я с ней заговорила, и такая меня злость взяла, что я откуда-то достала ее ребенка и стала рвать его на клочки. И ноги, и голову – все оторвала, а сама в страшном бешенстве. Пришел Левочка, я говорю ему, что меня в Сибирь сошлют, а он собрал ноги, руки, все части и говорит, что ничего, это кукла. Я посмотрела, и в самом деле: вместо тела все хлопки и лайка. И так мне досадно стало». [375] Не раз возвращается она в записях к ненависти, которую внушает ей Аксинья. В пароксизме ревности ей казалось, что муж не пройдет мимо ни одной крестьянки, и, чтобы испытать его, как-то раз оделась попроще, надвинула на глаза платок и бросилась за ним. Была уверена, он примет ее за другую и немедленно сделает знак следовать на ним в лес. Но «сбилась со следа» и вернулась домой усталая, стыдясь своего переодевания.
375
Дневники С. А. Толстой, 14 января 1863 года.
К тому же предметом ее ревности были не только женщины из плоти и крови – достаточно было книг мужа, где некоторые описания оскорбляли ее как жену. Слова любви, поцелуи, которыми обменивались персонажи, заставляли Соню краснеть, как если бы Левочка выставлял себя напоказ перед толпой. Она страдала от одной мысли, что физическое наслаждение, которое испытывал кто-то из героев, было отголоском того, что испытал он сам. «Читала начала его сочинений, – записывает она 16 декабря 1862 года, – и везде, где любовь, где женщины, мне гадко, тяжело, я бы все, все сожгла. Пусть нигде не напомнится мне его прошедшее. И не жаль мне было бы его трудов, потому от ревности я делаюсь страшная эгоистка». [376] И добавляет страшную фразу: «Если бы я могла и его убить, а потом создать нового, точно такого же, я и то бы сделала с удовольствием».
376
Речь идет, вероятно, о «Казаках».
В то же время, по странности своей натуры, Соня ревновала тем больше, чем меньше удовольствия испытывала от близости с мужем. Конечно, ей льстило, что она вызывает у него столь сильное желание, но в его объятиях чувствовала, что остается совершенно холодной, счастлив был только он. «Он целует меня, – читаем в ее дневнике, – а я думаю „не в первый раз ему увлекаться“» (8 октября 1862 года), «Так противны все физические проявления» (9 октября), «У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно – у меня никакой, напротив» (29 апреля 1863 года). Но женский инстинкт подсказывал ей, что не следует показывать своего отвращения, наоборот, чтобы иметь свою власть над Левочкой, необходимо ему подчиняться.