Лев Толстой
Шрифт:
Толстые были знакомы с Бегичевым, и Лев Николаевич по делам бывал у Никиты Степановича Бегичева — племянника Дмитрия Николаевича. Степан Никитич Бегичев был другом Грибоедова.
Платон Горич — один из героев «Горе от ума», «муж-слуга», изображает Бегичева.
Бегичев к Грибоедову относился по-разному: когда-то он был с ним близок и сам причастен к декабристскому обществу, но укатали сивку крутые горки, стал сивка толстым, седым и даже губернатором.
Роман очень неожидан: люди, которые в нем описаны, очень
Это умные люди, увлекающиеся музыкой и картами, дуэлянты, любители цыганского пения и больше всего — обиженные люди.
Некоторые герои романа носят фамилии персонажей Грибоедова.
В романе есть Чацкий — он молод, но уже генерал-кавалерист, отличившийся в войне 1812 года.
Ведь и у Грибоедова Чацкий обращается к Платону за советом снова вернуться на военную службу.
В полк, эскадрон дадут. Ты обер или штаб?
Чацкий говорит с человеком, которому могут дать эскадрон, как старший с младшим.
Затем в романе Бегичева Чацкий изображен боящимся сквозняков; он сводит счеты с человеком, упрекающим свое поколение в том, что оно потеряло задор и юношеские идеалы.
«Семейство Холмских», несмотря на очень небольшое мастерство автора, показало Толстому возможность реалистического русского романа. Дворянский роман Бегичева стоит между романом последекабрьским и романом новым — толстовским.
Какой-то физик говорил, что маргаритки зацветают сразу на всех полях.
Так и с прозой.
Искусство рождается на общей работе человечества, раскрывается сразу, оно и твое собственное и то, что ты узнал от другого. Оно использует те способы связи людей, которые были созданы раньше, и в то же время сообщает людям новое о твоей душе.
Толстой любил, скажем точнее, Толстой поразился наивной для нашего сегодняшнего восприятия повестью Григоровича «Антон Горемыка». Это была повесть о разоренном мужике, и Лев Николаевич в 1893 году, когда пришел пятидесятилетний юбилей литературной работы Григоровича, писал старому, полузабытому писателю:
«Вы мне дороги… в особенности по тем незабвенным впечатлениям, которые произвели на меня, вместе с «Записками охотника», ваши первые повести. Помню умиление и восторг, произведенные на меня, тогда 16-летнего мальчика, не смевшего верить себе, «Антоном Горемыкой», бывшим для меня радостным открытием того, что русского мужика, нашего кормильца и — хочется сказать — нашего учителя, можно и должно описывать не глумясь и не для оживления пейзажа, а можно и должно писать во весь рост, не только с любовью, но с уважением и даже трепетом».
Читал в это время Толстой «Героя нашего времени» Лермонтова, читал по-своему; вероятно, у Лермонтова он научился смело вводить в художественное произведение точное географическое описание — не романтический пейзаж и противопоставлять романтическому герою простого человека.
Русская литература дала Толстому очень много, она его научила. Он начинал писать среди большого хора великих и средних писателей.
Ему не хватало жизни, биографии.
Что же касается тирольских телят, которых хотел купить Толстой, то как будто в тот раз он их не купил, но и не раздумал покупать.
Японские поросята, новые породы коней и быков будут встречаться в письмах Толстого еще десятилетия, и в «Анне Карениной» Левин приедет в Москву на сельскохозяйственную выставку, где выставлены его телята.
В УСАДЬБЕ
Было время, когда декабристское движение магнитом прошло над железной Россией и притянуло к себе все лучшее, что было в дворянстве. Толстой справедливо отмечал, что крестьянского слоя тот магнит не коснулся.
Не сдвинули тогда дворяне — бесконечно далекие от народа — Россию. Наступило время новых утопий.
Напрасно послал Гоголь доверчивого Митеньку Толстого по деревне делать добро. Сам же он писал, что история смотрит на него лицом смотрителя почтовой станции и говорит: «Нет лошадей».
Кончилась история, остановлена; лучшие убиты.
А мечта растет.
Бестужев убит на Кавказе. Пушкинский Алеко с медведем ушел к цыганам, все дальше, чтобы не видно было ничего, ничего, дальше от неразрешимого вопроса — как быть с совестью, с Россией, с крестьянством им, молодым, добрым, сильным.
Что его гонит из родного дома, превращая в скитальца? Не долги же?
Человек, много раз самому себе изменивший, Достоевский в речи на пушкинском юбилее, вспоминая об Алеко и Евгении Онегине, говорил, что русскому скитальцу нужно всемирное счастье.
Лев Николаевич недавно уже садился в чужую повозку, когда двоюродный брат уезжал в Сибирь. Но поехал он пока в Петербург — в феврале 1849 года.
Тихо катятся яснополянские сани, яснополянские кони по заснеженному Петербургу. Белы замерзшие глаза домов. Белы кровли. Бела Нева.
Лев Толстой живет на углу Малой Морской и Вознесенского проспекта. Ищет старых знакомых, находит новых. Отыскался в Питере старый друг Володя Милютин, который гимназистом сообщил братьям Толстым, как последнюю новость, что «бога нет». Теперь, через десять лет, он стал писателем, его хвалил В. Белинский. Милютин писал: «…совершенство, как для отдельного человека, так и для целого человечества, состоит в гармоническом, всестороннем развитии его способностей и сил и в полном удовлетворении всем законным его потребностям, данным ему природой и развитым образованностью. Другими словами, истинное призвание человечества заключается в непрерывном стремлении к счастью, к блаженству, к развитию своего благосостояния в физическом, материальном, умственном и нравственном отношениях».