Лев
Шрифт:
– Ну нет! – закричала Патриция. – Ты не бросишь меня здесь! Не такой сегодня день!
Она побежала за Кингом, схватила его за гриву, стала обеими руками тянуть ее к себе, прижалась своим разгоряченным лицом к ноздрям льва. И Кинг опять засмеялся, и снова лег на бок. Счастливые глаза льва снова стали золотыми глазами. Патриция легла рядом с ним. Но она не отрывала взгляда от далекой опушки, за которой начиналась брусса.
До нас донесся звук заводимого мотора. Я инстинктивно встал.
– Не шевелитесь, – раздраженно сказала Патриция. – Наверное, это у вашего недотепы-шофера от такого долгого одиночества поджилки затряслись.
Черты ее лица, на котором была заметна раздражавшая ее работа мысли, исказились. Она прошептала:
– Но ведь он не один… С ним Кихоро.
Я мог бы сказать ей, что старый одноглазый следопыт со своим готовым ко всяким неожиданностям ружьем находится где-то тут, совсем близко. Но мне было запрещено сообщать об этом Патриции.
Мы помолчали немного. Наконец из дальнего леска выступила фигура человека, которого девочка ждала с таким нетерпением и о котором я знал, что он придет, с того самого момента, когда мы покинули маниатту.
Однако поначалу я не узнал его силуэт. Казалось, он появился из тьмы времен. Впереди двигался огромный щит, который человек нес на вытянутой руке, а сияющую медно-глиняную каску над его головой венчал, развеваясь на высоте острия копья, царственный ореол львов.
В убранстве и с оружием, освященными незапамятными обычаями, моранОриунга пришел, чтобы подвергнуться испытанию, превращающему масая в мужчину, и чтобы завоевать тем самым Патрицию.
И будучи более горячим, более храбрым, более сильным, чем предки, он пришел один.
Патриция и Кинг мгновенно встали. Через рефлексы этого хрупкого тела, все движения и все запахи которого он знал с первых дней своего существования, лев почувствовал приближение чего-то необычного, тревожного, угрожающего. Теперь девочка и Кинг стояли рядом и вместе смотрели, – она, держа его за гриву, он, слегка сморщив губы над страшными клыками, – как растет фигура приближающегося к ним воина-масая.
Я отошел назад и прислонился к стволу большого тернистого дерева. Я уверен, что сделал это не из трусости; если бы мной владел страх, я не постеснялся бы в этом признаться. Однако ни это чувство, ни храбрость уже не имели смысла после всего того, что заставила меня испытать и узнать Патриция и что происходило в это мгновение.
Это был конец игры.
Девочка внезапно поняла это. Ее лицо не выражало больше ни радости, ни любопытства, ни веселости, ни гнева, ни печали. Впервые в ее чертах отразились испуг и удивление перед лицом надвигающейся судьбы, ничем не прикрытое детское отчаяние в ожидании события, которое уже никак нельзя предотвратить.
Она стала выкрикивать какие-то слова на языке масаи. Я понял, что она приказывает, что она просит Ориунгу не приближаться. Но Ориунга потряс копьем, поднял щит, мотнул прикрепленной к его волосам рыжей гривой и пошел еще быстрее.
Я искал глазами Кихоро. Ведь он же здесь, в пределах досягаемости пули. И он должен показаться. Должен помешать. Мне показалось, что я вижу, как на обочине тропинки, между двумя кустами блеснул металл ружья. Его ствол вроде бы повторял все движения морана.Но блеск погас. А Ориунга был уже в нескольких шагах от нас.
Глухое, но леденящее кровь рычание сотрясло затылок и ребра Кинга. Хвост колотился теперь у него по бокам, словно боевой цеп. Лев узнал запах морана.То был запах врага. И у врага на этот раз были сверкающее копье, ярко раскрашенный кусок шкуры и самое главное – эта грива.
– Спокойно, Кинг, спокойно, слушай меня, слушай меня, – говорила Патриция.
В ее голосе теперь не было ничего повелительного, и он звучал просто как мольба. Тем не менее, поскольку она боялась и поскольку она умоляла его, Кинг послушался.
Ориунга остановился. Он прижал щит к телу и издал такой пронзительный крик, что, как мне показалось, он вознесся к самому небу.
– Кинг, нет! Кинг, не шевелись, – прошептала Патриция.
Кинг и на этот раз послушался.
Ориунга откинул плечо назад и поднял руку, как это испокон веков делали все метатели копья. Длинный стержень из сверкающего металла с заостренным концом взлетел вверх.
И в то мгновение, когда железо вошло в тело Кинга, когда появилась кровь, Патриция закричала так, словно это была ее собственная плоть и ее собственная кровь. И вместо того, чтобы изо всех своих физических и духовных сил удерживать Кинга, как она делала до этого, она отпустила его, подтолкнула, бросила его на чернокожего человека.
Лев поднялся в воздух с какой-то немыслимой легкостью, и вся его ощетинившаяся рычащая масса обрушилась на Ориунгу. Две гривы, мертвая и живая, соединились.
Морансвалился на землю, но щит закрыл его. Не чувствуя ни веса льва, ни уже добравшихся до него когтей, он вслепую яростно бил куда попало своим мечом.
Патриция вплотную приблизилась к терзавшим друг друга противникам, едва не касалась их сплетенных в объятиях тел. Ей даже и в голову не приходило, что, повинуясь какому-то своему упрямому и изощренному инстинкту, именно она и пожелала этого боя, сама подготовила его и спровоцировала. Ей сейчас не приходило в голову ничего, кроме того, что человек осмелился поднять руку на Кинга и что за это человек должен умереть. И слово «смерть» в это мгновение было для нее пустым звуком.
Поэтому Патриция стояла с раздувающимися ноздрями и, широко раскрыв рот, что было сил кричала льву:
– Убей его, Кинг, убей!
Уже все сильнее зиял, несмотря на три слоя кожи, разрываемый острыми когтями щит, и жалкое темное подобие человеческого тела уже извивалось и отбивалось от готовой вот-вот схватить его пасти смерти.
Я закрыл глаза, но тут же открыл их. Механическое рычание вдруг перекрыло рычание зверя. Над саванной поднялся вихрь пыли. А из вихря вынырнул «лендровер», несущийся на пределе своей мощности. За рулем сидел Буллит. У ближайших кустов он затормозил так резко, что машина взвыла. Он спрыгнул на землю. Рядом с ним тут же оказался Кихоро.