Левая политика. 2010 № 13 -14. Варварство, социализм или...
Шрифт:
Теперь следующий тезис: советская модель как альтернатива. Была ли советская модель альтернативной по отношению к западной? Безусловно, была. Но очень важно понимать, что она была альтернативной в рамках определённого тренда, который был общечеловеческим, глобальным. Если взять тренд тридцатых-сороковых годов, то какой это тренд? Социальное государство, государство регулируемое, рост доли государственной собственности, повышение роли левых рабочих профсоюзов в движении, иными словами, можно сказать, что Советский
Союз, конечно, альтернатива Западу, но в общем он в этот тренд тоже вписывается.
И более того, он его толкает. Не то, чтобы Советский Союз сам по себе, а Запад сам по себе. И запад влиял на СССР, что мы, кстати говоря, видели, но и советский Союз влиял на Запад, о чём мы сейчас почему-то не говорим. Мы говорим о том, как они на нас влияли, как разложили, как стали для нас в чём-то образцом, но при этом забываем, что
Но парадокс в том, что постсоветский капитализм тоже, на мой взгляд, вписан в определённый тренд. Только он уже не является альтернативным, наоборот, на мой взгляд, он является крайней формой проявления вот этого доминирующего неолиберального тренда. Поэтому то, что советский посткапитализм развивался с акцентом на рентное предпринимательство, было достаточно закономерным, наверное, для всего этого направления ещё по одной причине.
Если сравнивать периоды глобализации и регионализации, то это не просто случайные колебания маятника. Под ними стоят ещё различия социальных сил, групп, интересы которых доминируют. И если взять работы Михаила Покровского, то там проводится такая интересная мысль, которую можно развивать, и я в своей книге её пытаюсь развивать, что разные типы капитала, разные группы внутри капитала доминируют в разные периоды. То есть периоды безусловно неолиберальные, инновационные периоды, это периоды безусловного господства торгово-финансового капитала. Периоды регионализации — это периоды господства так называемого промышленного производства и производительного капитала.
Парадокс в том, что специфические успехи, например, Китая, состояли в том, что он сумел использовать неолиберальную модель для стимулирования и развития именно производственной экономики. В то время как в остальных странах она разрушалась, в Китае она, наоборот, развивалась. Опять же обращаю внимание на книжку Джованни Аригги «Адам Смит в Пекине». К самой этой книжке у меня отношение очень двойственное и, скорее всего, негативное, но этот момент, на мой взгляд, Аригги очень хорошо показал, именно — как китайское руководство могло строить Китай, сделав предложение именно этой мировой конъюнктуре. Это заключалось в том, что когда все переводили всё на финансовые рельсы, кто-то же должен был где-то что-то производить. Но должен производить по минимальным ценам, это принципиальное условие. Опять же обращаю внимание на статьи Джефри Соммерса, американского экономиста, который сформулировал задачу для неолиберализма как выход из кризиса социального государства. Это был кризис экономики дорогой рабочей силы, и выгода кризиса состояла в том, чтобы решить одновременно две проблемы, которые казались неразрешимыми в рамках другой модели, а именно: одновременно мы должны были снижать стоимость рабочей силы, конечно, прежде всего в богатых западных странах и глобально, и развивать потребление, развивать производство.
Если снижать стоимость рабочей силы, то будет снижаться и потребление, а как вы будете тогда развивать производство? Эта проблема решается в виде гонки на спуск, когда вы переносите производство в страны с дешёвой рабочей силой. За счёт этого происходит удешевление товаров, но стимулируется всё-таки рост экономики в глобальном масштабе. И это происходит там и до тех пор, пока гонки на спуск могут быть продолжены.
И вот тут, Максим, проблема принципиальная с моделью, которую я только что давал. То, что вы говорили про Советский Союз — люди кончились. Так вот одна из проблем глобального современного кризиса как раз в том, что люди кончились или кончаются. Во всяком случае, это то, что я, например, конкретно слышал, когда был в Пекине. Китайские функционеры и экономисты жаловались, что в Китае рабочая сила слишком дорогая. Опять та же программа и в Индии, где ресурсы рабочей силы, как ни парадоксально, ограничены. Потому что рабочая сила — это не просто люди, которые обладают двумя руками, двумя ногами и головой. Они должны ещё обладать определёнными трудовыми навыками, определённой способностью к той или иной фабричной дисциплине, к тому или иному уровню и так далее. И эта проблема, которая и стоит.
Теперь о кризисе. Да, кризис, с одной стороны, сопровождается недоверием к существующей иерархии, в том числе недоверием к роли США, но одновременно капитал побежал странным образом в Америку же. На мой взгляд, тут нет никакого парадокса, это никакой не психологический момент, тут гораздо более сложное структурное явление, связанное с механизмом накопления капитала. То есть до тех пор, пока центр накопления капитала находится на Западе и прежде всего в Соединённых Штатах, альтернативы-то структурной и нет. Даже если вы и видите, что Америка является источником проблемы, всё равно во время кризиса объективно происходит сосредоточение капитала именно в наиболее мощных центрах накопления, хотя они же и являются источником проблем.
При этом, когда нам говорят о том, что Индия и Китай недовольны тем, что происходит, и они хотели бы пересмотра существующей системы, это спорный тезис. Почему? Индия и Китай хотели пересмотра своих ролей в системе, это не значит, что они хотели пересмотра всей системы. Это разные немножко вещи. Наоборот, подъём Индии и Китая произошёл в рамках этой модели и радикальный слом этой модели может привести к достаточно тяжёлым последствиям именно для экономического и политического развития именно этих стран в рамках той модели, которая была им выгодна. Поэтому они и сталкиваются с проблемами: они хотят некоторого пересмотра правил, но боятся радикального пересмотра правил. А нерадикальный пересмотр правил вообще может не дать никаких результатов.
Ибо он наталкивается на сопротивление. Поэтому мы попали в некоторый тупик.
Этот тупик, на мой взгляд, связан не с англо-саксонской моделью как таковой, а с неолиберализмом как наиболее универсальным принципом экономического развития, то есть с этой фазой финансовоторгового капитализма, господства финансово-торгового капитала. И тут надо говорить именно о социальной природе данной политики и о классовой её природе, а не только о национальных особенностях. Понятно, что когда я говорю о классовой структуре, то классовая структура сейчас не такая, как во времена Маркса, это понятно. Но, тем не менее, она есть. Ну, может она описывается в несколько других категориях, принципиально ничего не меняющих. Поэтому вот великие ожидания, связанные с Азией, мне кажутся несколько преувеличенными.
Это не значит, что не произошло сдвига, сдвиг, безусловно, произошёл. Сдвиг произошёл качественный, потому что азиатские общества стали другими, внутренне стали другими. Но именно потому, что они стали другими, в них появилось множество новых внутренних противоречий. И то, что, скажем, китайское руководство не только не допустило демократизацию и либерализацию экономики, но, наоборот, в последнее время стало зажимать ситуацию, закручивать гайки, это связано с тем, что объективно напор противоречий в китайском обществе реально увеличивается. И в данной ситуации единственный ответ, который дают существующие правящие круги — это закручивание гаек. Но беда в том, что гайки можно определённым образом сорвать, и одной из перспектив для Азии является не этот вот высказываемый сейчас грандиозный успешный рост и перемещение туда центров накопления капитала, но наоборот, очень сильная структурно-социальная нестабильность, нестабильность катаклизмов или тот уровень административного зажима, который допускается при других обстоятельствах. И если им удастся избежать дестабилизации, то придётся чем-то пожертвовать.
Теперь тезис о возможности выхода из системы, которую можно называть глобализацией. Эта потребность, достаточно проявившаяся, прямо связана с той фазой регионализации, которая на самом деле начинает проступать через контуры современной реальности. Но ключевая проблема тут — накопление капитала. Глобализация и рационализация есть включение, прежде всего, в единую централизованную систему накопления капитала. А это определяет иерархию центра и периферии, потому что мы не можем иметь слишком много центров накопления капитала, тогда накопление будет неэффективным. Количество центров должно быть ограничено. То есть это не может быть только один центр, тогда не будет конкуренции капитала, и это не может быть слишком много центров, ибо тогда будет распыление капитала. Поэтому есть ограниченное количество центров. Да, идёт борьба за то, кто этими центрами является, но концепция «де-линкинг» предполагает, что некто отключает свой национальный процесс накопления от мирового, сосредотачивая все ресурсы внутри своей страны. Собственно так объясняется успех сталинской индустриализации. Через «де-линкинг» прошло накопление, ориентированное вовне. В противном случае в рыночной модели происходила постоянная эрозия капиталов и финансовых ресурсов из страны. Это чётко можно видеть по первой индустриализации России, которая проходила в 1890-е годы, когда страна довольно чётко теряла финансовые ресурсы, которые сама же, собственно, и производила. Это видно по реформе Витте, хотя Витте сознательно с этим боролся, причём не всегда безуспешно. Он достигал определённых успехов, но преодолеть тенденцию он не мог. А большевики преодолели её очень простым способом, они просто перекрыли каналы и всё.