Шрифт:
– Берите билет.
– Мне не нужен билет, вы мне поручили самой подготовить доклад на тему «Малоизвестный московский художник конца 19 – начала 20-го века», – сказала Таня, немного смутившись, оттого что преподавательница забыла свое задание.
– Ах, да. Я помню, помню. Вы ведь Таня Сергеева? Ну, что ж, начинайте, кого вы выбрали?
Таня Сергеева начала с места в карьер.
– Художник Пупишевский был известен среди московского купечества как хороший и недорогой портретист. Заказов художник получал много, даже взял себе помощника-студента. Заказные портреты, правда, выходили однообразные. Почти всегда купец второй
Так и остались бы работы художника в старых купеческих домах, может быть, еще на тематических выставках: вот, мол, это тот самый купец, который пожертвовал на церковь «Нечаянной радости», когда у него в преклонных годах родился сын (а кто художник – не имеет значения).
Но равномерное и благополучное течение жизни прервало горе: у Пупишевского внезапно умерла жена – горячо любимая Марфа Лукинична.
Художник начал работать по-другому буквально на следующий день после похорон жены.
Новые портреты радикально отличались от старых – это были работы художника-модерниста.
Свой портрет купец Зелюкин выкупил у художника за половину оговоренной вначале цены, сказал, что Пупишевский его изуродовал, что хочет он забрать испорченный портрет, чтобы не позориться, чтобы «от людей не было стыдно».
Этот портрет Зелюкин показал Сергею Ивановичу Щукину как доказательство того, что все художники прохиндеи и покупать ихнюю мазню не стоит. Особенно злило Зелюкина несимметрично торчащее левое ухо. Сергею Ивановичу же портрет очень понравился и он купил его у Зелюкина, надавав тысячу рублей сверх расходов, но дал обещание не показывать портрета общим знакомым.
В этом же году в Москву приехал немецкий искусствовед Пунк. Пунк считался одним из теоретиков экспрессионизма и прибыл для знакомства с русскими художниками новых направлений. Остановился он в доме Щукина на Знаменке. Там он увидел «Портрет Зелюкина» и пришел в восторг. На лекции, которую Пунк прочитал московским художникам, он десять минут восторгался работой Пупишевского, называя его ярким представителем русского экспрессионизма. Значительную часть своих восторгов Пунк отнес к кричащему (именно так он выразился на лекции) левому уху.
В процессе брожения в художественной среде, который вызвал визит Пунка, образовалась группа художников-модернистов, выбравшая для себя название «Левое ухо». Группа, правда, просуществовала недолго и распалась из-за внутренних противоречий.
«Портрет Зелюкина» Пунк увез в Европу, то ли купив его у Сергея Ивановича, то ли получив в подарок. Западным художникам портрет тоже очень понравился, стал предметом исследований. Позднее искусствоведы нашли явное влияние работы Пупишевского на многих экспрессионистов, особенно заметное, например, в «Автопортрете» Пикассо 1906 года, где самыми яркими пятнами в картине являются два глаза и «пупишевское» левое ухо. Еще есть набросок портрета Сергея Ивановича Щукина, который сделал Матисс в 1912 году, на котором Щукин сам на себя не похож. Зато портрет очень похож на «Портрет Зелюкина», только ухо торчит правое, а не левое.
– Откуда вы все это взяли, деточка? – спросила профессор Розалия Моркосовна, слушавшая ответ студентки с большим интересом.
– Вот у меня на листочке библиография, – ответила Таня.
– Но здесь сплошь иностранные работы, а художник-то русский.
– Русских работ я не нашла…
– Продолжайте, продолжайте. Очень любопытно.
– Так вот…Я забыла еще сказать, что сам художник совершенно сознательно связывал начало нового периода в своем творчестве с потерей любимой супруги. На всех новых портретах Пупишевский стал обязательно рисовать цветок лилии, по его мнению, знак скорби. Цветок этот художник рисовал «для себя», в самом углу картины, как правило, цветок полностью или частично был скрыт рамой. На «Портрете Зелюкина» лилия не видна совсем, хотя в левом нижнем углу под рамой она есть. В новой манере Пупишевский написал десять или двенадцать портретов, может быть, и больше. Все их приобрел Щукин.
– Берите билет.
– Вот, значит, как бы… – бормотала Света, восторженная, но слабая студентка с белесыми жидкими волосами. – Этот билет. Номер 17: «Художник Пупишевский».
– Странно, опять Пупишевский… Не хотите взять другой билет?
– Вообще-то как бы это – дурная примета… – жеманничала Света, думая про себя: «Какой же это Пупишевский? Который детей рисовал? Нет, тот, вроде, Боровиковский, или Левицкий. «Христос в пустыне»? Это, кажись, Крамского или вообще Репина. Может, действительно, взять другой билет? А если еще хуже попадется?»
Света почувствовала устремленный на нее взгляд, подняла глаза и увидела напряженную физиономию студентки Силиной, жгучей брюнетки, прозванной за это Анчуткой. Поймав Светин взгляд, Анчутка произнесла губами два слова. Первое Света поняла – «портрет», а второе нет. Ну, уже кое-что: Пупишевский – портретист, правильно она сразу подумала.
– Ладно, идите, готовьтесь. Просто мы незадолго перед вами прослушали доклад на эту же тему, ваш ответ может бледно выглядеть на фоне доклада. Впрочем, как хотите, – сказала Розалия Моркосовна, неверно истолковав заминку – раз не хочет брать другой билет, значит, знает этот.
Света просидела пятнадцать минут без всякого толка, потому что Анчутка пошла отвечать, а больше никого в аудиторию не пригласили. Дождавшись, пока зубрила Анчутка получила свою «пятерку» и ушла, Света потащилась сдавать.
– Вы понимаете, Пупишевский – это такой художник хороший. Он жил на рубеже веков в Москве. Писал портреты купцов и разных как бы именитых людей. У него на портретах все так достоверно, спокойно. Я была в Угличе в прошлом году. Там, конечно, я обошла все музеи – я как бы не мыслю свою жизнь без искусства. В одном музее тоже много портретов купцов. Темные фигуры, покрытый лаком холст, рама добротная, без позолоты, приглушенный свет пустых залов музея. Такое впечатление производит…
– В Угличе разве есть работы Пупишевского? – прервала ответ Розалия Моркосовна.
– Пупишевского, по-моему, я там не видела, но тон, колорит, палитра. Вы понимаете, я как бы ассоциативно рассуждаю. В душе эти портреты находят отклик, напоминают работы Пупишевского, русскую народную песню «Среди долины ровныя». Вы читали «Пошехонскую старину»? Как бы общий настрой такой…
– Продолжайте.
– И вот я как бы хочу сказать, что русский портрет начала века, в том числе творчество такого талантливого самородка, как Пупишевский, еще, как бы, недостаточно изучено, не занимает как бы подобающего места…