Лёвушка
Шрифт:
– А когда их удалят?
– Осенью вырежут.
– Вырежут?! – Глаза мальчика округлились. – Ножом?!
– То не больно, – поспешила успокоить бабушка, и мальчик передумал плакать.
– Так не дашь двадцать копеек? – помолчав, спросил внук.
– Не дам, – мягко отказала бабушка. – От што хочешь, только не мороженое.
– Мне не на мороженое, – неуверенно соврал внук первый раз в своей жизни.
– А на что?
– Просто. У всех братьев есть деньги, а у меня – нет. А Витька из-за этого играть со мной не хочет.
– И
– А с кем мне играть?
– С кем хочешь, только не с Витькой. Подальше от него.
– Витька будет бандитом, а я кем?
– А ты, – лицо бабушки расплылось восторгом, – будешь дохтором, будешь лечить бабу Дашу, когда она станет старенькой и больной.
Но Лёвушка думал о своём и мысленно поклялся, что не выйдет из бабушкиной комнаты без вожделенных двадцати копеек.
– Ба-а, – тихо и не по-детски вздохнул он. – Дай двадцать копеек. Просто так. Поносить. Я потом отдам.
Непонятно отчего, но баба Даша вдруг зарыдала, прижала внука к своему большому тёплому животу и стала покрывать непричёсанные детские кудри яростными поцелуями:
– Сонечко моё, какие ж сволочи твои родители! Шоб они сгорели, безбожники! Шоб глаза ихние лопнули от кина!..
Когда список проклятий был исчерпан, женщина повернула внука спиной к себе, заправила рубашечку в штанишки и, задумавшись, прищурила взгляд:
– Хорошо, солоденький, я дам тебе… я дам тебе рубль, только ты сейчас пойдёшь со мной в одно место и никому никогда об этом не расскажешь.
– Даже маме? – с ужасом прошептал Лёвушка, которого потрясла обещанная сумма.
– Даже маме! – решительно приказала бабушка.
– А если меня будут искать? Папа сказал, что убьёт, если я выйду за калитку.
– Шоб твоего папу молния убила, цю заразу прокуренную! Нехай только пальцем тронет! А станут искать – славно! Пускай волнуются. Пускай мучаются. Это им полезно! – злорадно припевала бабушка и, достав из шкатулки крестик, быстро нацепила на шею и спрятала под кофтой. – Я заступлюсь!
Уже во дворе, крепко держа внука за руку, она суровым взглядом полководца оглядела спящий двор и зачем-то показала в окошко бабушке Розе кукиш.
На улице Лёвушка едва успевал за размашистым шагом бабушки, сердце его трепетало от тревожного ожидания несметного богатства в виде целого рубля и родительской выволочки за самовольную отлучку. Конечно, ради рубля можно перетерпеть отцовский ремень, и бабушка вроде обещала заступиться, но думать о том, что произойдёт, уже было некогда, потому что через три улицы путешествие закончилось у порога большого каменного здания с золочёными крестами на луковичных башнях.
Сердце мальчика ухнуло и спряталось в глубинах живота. Он никогда не был в церкви, боялся даже думать о том, чтобы войти внутрь, потому что знал: в этом доме живёт Бог, который всё видит, слышит и наказывает маленьких детей не только за плохие поступки, но, как говорили
Лёвушка притормозил сандаликами, но бабушка уже втянула его за собой в высокую залу, где на стенах висело множество шоколадных досок в золочёных рамах. От испуга он чуточку уписался и крепко сжал бабушкину руку, чтобы унять леденящую дрожь.
В церкви пахло чем-то сладким и терпким, с высоких каменных балконов падал мягкий печальный хор, а над всеми старушками в чистых застиранных платочках летал баритон бородатого человека в золотом одеянии, и на последнем излёте певучей фразы эти старушки, как по команде, крестились, и огни свечей гнулись от невидимых порывов ветерка. И бабушка Даша крестилась свободной рукой, а когда не крестилась, то ласково поглаживала голову внука, вроде успокаивала, прогоняла страх. Но всё равно Лёвушке было страшно, и он был безумно рад, когда они вышли из церкви на залитую солнцем площадь. Облегчение было сильным и полным, как и полгода назад, когда они вот так же вышли из поликлиники, куда мама водила его делать прививку от оспы.
– Тебе понравилось? – спросила бабушка. Лёвушка кивнул, потом спросил:
– А бородатый дядя – это Бог?
– Нет, сонечко, это священник. Он служит Богу и читает молитвы.
– А где Бог? Ты же говорила, что в этом доме живёт Бог?
– Да, Бог живёт в церкви, это его дом, но люди не бачать его.
– А почему?
– Потому что он огромный, на всё небо, и яркий как солнце, и люди могут ослепнуть, ежели поглядят на него.
– А он нас видит?
– Он нас видит.
– А почему он прячется от людей?
– Он не ховается, – обиженно сказала бабушка, явно не готовая к подобным диспутам. – Он… он повсюду! Ему повсюду надо успеть и в нашем городе, и в заморских государствах тоже.
– И в Америке?
Бабушка насупилась, зашагала ещё быстрее, но внук решил повторить свой вопрос:
– Он и в Америке живёт?
– Не, они ему не нравятся. Они… агрессивные! – с трудом выговорила бабушка, вспомнив что-то из услышанного по радио. – Ну хватит. О Боге надо только думать – и меньше балакать.
Удивительно, но Лёвушка даже забыл об обещанной награде, увиденное и услышанное он пытался привести в соответствие со своим представлением о мироздании, очерченном до этого дня маленьким двориком и десятком постылых лиц, поэтому, когда за двадцать шагов до калитки их деревянного замка бабушка, оглянувшись, засунула руку за пазуху и достала оттуда новенький хрустящий рубль, он был ошарашен.
– На, только никому не болтай! А коли спросят, скажешь, шо мы ходили до магазина, за хлебом.