Левый берег Стикса
Шрифт:
Каплан тихонько засмеялся.
— Льстишь старику? Ладно, хвали, хвали, мне приятно. У них, кстати, очень толковый юрист. Я Мишу Калинина имею в виду. Он что — вне игры?
— Андрей говорил, что не может его найти. Может быть — арестовали?
— Если бы в этом городе арестовали члена коллегии адвокатов, то я наверняка бы знал об этом прискорбном факте.
— А если бы его убили?
— Ну, мертвые адвокаты коллегам не звонят. Но, позволь предположить, адвокатов просто так, с бухты-барахты, никто не убивает.
— Управляющих крупными банками тоже.
— Ошибаешься, Миша, у банкиров это профессиональное заболевание. Они сейчас естественной смертью умирают редко.
— Хитрый старый лис, — подумал МММ, — на случай если его пишут, не говорит, а излагает. Гладко, с издевкой над теми, кто будет слушать пленку. И мне намекает — не болтай, не надо лишнего.
— Нам, наверное, встретиться надо, Мишенька, — продолжал Каплан, — оформить все, как положено. Проверять будут дотошно — почему его представляю, на каком основании, кто соглашение заключал? Особенно — чекисты. Ты в Днепре?
— Нет, в Киеве. Но если надо — ночью буду в Днепропетровске.
— Ночью, Миша, надо спать. Особенно, в моем возрасте. Утром, часов в восемь, у меня дома. Помнишь еще, где живу?
— Давид Аронович, я, как и вы, еще не в том возрасте, чтобы забывать. Утром буду.
— Опять льстишь? Вот и прекрасно. Тогда и поговорим. Спасибо, что вспомнил старика.
— До встречи, Давид Аронович.
— До встречи, Мишенька.
Марусич нажал на кнопку отбоя. Каплан был не просто именитым адвокатом и ходячей энциклопедией. Его можно было назвать живой легендой. В свои семьдесят пять он оставался не просто в здравом уме и твердой памяти, а вполне мог потягаться с людьми вдвое младше себя. Хотя повидал на своем веку многое — и войну, и голод, и сталинские лагеря. Именно ему принадлежала крылатая фраза: «В нашей стране надо знать не законы, а судью». Сам Давид Аронович знал и законы, и судей, и прокуроров. И следователей тоже знал. Очень большое количество людей поминали его добрым словом, очень много людей были обязаны ему свободой. А некоторые — и жизнью. Сам МММ тоже был ему обязан — он, правда, не любил вспоминать — чем. О долге своем помнил, несмотря на то, что за профессиональные услуги Каплана расплатился сполна. Он много лет поддерживал со стариком дружеские отношения, не из меркантильных интересов, а из удовольствия изредка пообщаться за рюмкой хорошего коньяка, который Каплан премного уважал, в особенности с сыром и лимоном. Правда, в последнее время такое общение случалось все реже и реже, о чем Марусич искренне сожалел.
Ехать в аэропорт не хотелось. Поезда МММ не любил. В конце концов, пятьсот с небольшим — не расстояние. Его водитель, Володя, работавший у него с незапамятных времен начала перестройки, доезжал до Днепра за четыре с половиной часа — была бы дорога посвободнее, да машина получше.
Марусич посмотрел на часы. Было половина седьмого вечера. Можно заехать на Подол, поужинать, и выехать к восьми, половине девятого. В конце мая темнеет поздно, дорога к ночи разгружена, и к часу он уже будет в своей днепропетровской квартире.
Он набрал домашний номер, попросил жену собрать сумку и предупредил, что ночевать будет в Днепре. Вопросов не последовало. Они с женой, прожив вместе почти тридцать пять лет, оставались друзьями, но, по сути, у каждого была своя жизнь. Екатерина Павловна, как и положено жене политика, выполняла представительские функции при муже, благо, несмотря на годы, внешне она была моложава и по-прежнему хороша, а порода в ней чувствовалась за версту. Порода в женщине — эта такая таинственная субстанция, на которую возраст не действует — либо она есть, либо ее нет. Она занималась благотворительностью,
Михаил Михайлович не знал, была ли у жены тайная жизнь — как результат достатка и частого одиночества, и, как человек умный, знать не хотел. Много лет она была для него любимой женщиной, а теперь еще и прекрасным другом. Он надеялся, что у его Катеньки хватит такта ничего не выставлять на показ, если уж, что мало вероятно, не хватит ума не заводить романа. Может быть, после такого вступления это звучит и странно, но он действительно любил и очень уважал свою вторую половину.
Пока Марусич ужинал, Володя тоже съездил домой, поесть и переодеться, заехал на квартиру к МММ за вещами. В девять пятнадцать они пересекли Днепр и стремительно понеслись к выезду на Бориспольскую трассу. Накрапывал дождь. За Пирятиным Марусича сморил сон — он откинулся на подушки сидения и задремал, изредка приоткрывая глаза, когда в салон проникал свет фар встречных автомобилей. Проснулся он возле поворота на Решетиловку — за окном мелькнул пост ГАИ, со стоящими возле него белыми «Жигулями» с мигалками на крыше.
Когда «Мерседес» Марусича миновал пост, стоявший у «лунохода» лейтенант ГАИ, в наброшенном на плечи дождевике, достал из машины микрофон переговорного устройства, на длинном витом шнуре, и сказал одно только слово: «Едут». В ответ ему, из шуршащего помехами эфира, раздался щелчок — кто-то слышавший его клацнул клавишей дуплексной связи — принято.
По ночной Решетиловке они пролетели, снизив скорость до сотни, по обочинам шла молодежь, очевидно, из клуба или дискотеки. Было много подвыпивших и просто чрезмерно веселых, прыгавших через лужи, растекшиеся по дороге — ехать быстрее было небезопасно.
За околицей водитель поддал — стрелка спидометра взметнулась к ста восьмидесяти в час. Черный, массивный «сто сороковой» стрелой рассекал ночь, врезаясь в темноту редкими на украинских дорогах ксеноновыми лампами фар. Двигателя было не слышно. Изредка, когда асфальт становился крупнозернистым, в салон врывался слабый шум шин. Тихо играл диск в проигрывателе — водитель, как и шеф не любил громкой музыки. Марусич почувствовал, что опять засыпает — сказывалась почти бессонная прошлая ночь и мерные взмахи огромного дворника по лобовому стеклу, и в который раз подумал о том, что годы дают о себе знать. И как бы он не бодрился, а надо и честь знать. Режим, физкультура, бросить курить. Можно даже начать бегать по утрам, подумал он, и тут же одернул себя. Бегать он собирался начать минимум лет двадцать — в возрасте под шестьдесят некрасиво себя обманывать. Но — бросить курить и спать хотя бы шесть — семь часов в сутки — это вполне по силам. И зарядка. Обязательно зарядка.
МММ в полудреме уже ни о чем не думал, когда, вылетев из-за закрытого, пологого и затяжного поворота, его водитель, увидел в голубом, резком свете фар, стоящий поперек дороги «КамАЗ» с длинномерным прицепом. Было до него от силы метров тридцать, а скорость почти двухтонного лимузина была далеко за полторы сотни в час. Володя только начал торможение, пытаясь увести «Мерседес» влево, вслед за центростремительной силой, помогавшей ему распрямить траекторию. Марусича качнуло на дверцу, он пробудился от толчка и еще успел увидеть надвигающуюся раму прицепа, покрытую комками грязи и ржавыми пятнами, висящую под ней глыбу запаски, а над всем этим мутный полумесяц луны, затушеванный быстролетящими клочковатыми облаками.