Левый фланг
Шрифт:
Надо написать, наконец, матери о случившейся беде. Рука не поднимается, а надо, надо. Сам же решил написать лично, не доверяя штабным писарям, которые привыкли к заученной общей фразе: «пал смертью храбрых». Но как пал, где, при каких обстоятельствах? Мать должна знать все, какой бы ни была трагической смерть сына. До сих пор идут на полевую почту ее письма, обращенные к милому Андрюше. Их читать невозможно — Андрея давно нет на свете, а она все просит его беречься, одеваться потеплее, чтобы, неровен час, не простудился в окопах, потому что с детства хворал ангиной. Ну как тут ей напишешь правду? Где возьмешь необходимые слова? Русская мать… Нет, твой сын ни разу не жаловался на фронте, что у него ангина, он первым поднимался над траншеей, выхватывал пистолет из кобуры и, взмахнув над головой, громко, во весь
Лецис тоже долго не мог уснуть в эту ночь. На столе у него лежала целая стопка партбилетов, которые принесли вечером с передовой. Он не спеша листал их при тусклом свете походной лампы из снарядной гильзы. Все его к р е с т н и к и, принятые в партию на фронте. Сколько уже вернулось почти новых красных книжечек, и всякий раз, когда подписанный им билет возвращался к нему, начальник политотдела задумывался о том, как быстро выходят из строя коммунисты на войне. Ведь совсем недавно он вручал вот этот, любовно завернутый в бумагу, партийный билет саперу Медникову. На Днепре младшего сержанта принимали в кандидаты, на Днестре — в члены партии. Ян Августович вспомнил, как он выговаривал замполиту саперного батальона за то, что Медников, принятый в партию с трехмесячным кандидатским стажем, отшагал в кандидатах вдвое больше, пока дивизия с боями шла от Днепра к Днестру. Замполит оправдывался тем, что зимой, до выхода в район Тирасполя, некогда было оформить документы, что в конце концов не очень уж серьезное это нарушение инструкции. Лецис даже прикрикнул тогда на капитана, вопреки своему правилу говорить с подчиненными ровно, не повышая голоса. Он сказал: «Потрудитесь, капитан, точно выполнять указания ЦК! Если человек принят кандидатом на льготных условиях, как отличившийся в бою, то не ждите передышки для того, чтобы принять его в члены партии». И вот Максим Петрович Медников отвоевался… С маленькой карточки на Лециса смотрит пожилой задумчивый сапер. Да, саперы ошибаются только однажды… Его партийный стаж измеряется всего лишь месяцами, но такие месяцы стоят многих мирных лет. Вот и взносы не успел он заплатить за минувший месяц, но его последний взнос был самим дорогим — он отдал сегодня жизнь, он больше ничего не должен партии.
Коммунисты, коммунисты… Как вы действительно быстро выходите из строя под огнем, поднимаясь первыми в атаку.
Ян Августович отложил стопку билетов погибших солдат и офицеров и придвинул к себе другую, тонко пахнущую ледерином, а не порохом. Все люди незнакомые, прибывшие в дивизию, наверное, осенью, пока он отлеживался в госпитале. Но есть и ветераны. Вот «маленький старшина» Георгий Акопян. Его он знает еще с Моздока. Тоже давно просрочил льготный кандидатский стаж, хотя и служит на виду у всех, в разведке. Неплохо служит, когда надо, идет в ночной поиск, за языком. А вот младший лейтенант, переводчица Вера Ивина. Одна из тех девчонок, что с утра до вечера осаждали военкоматы, а если их не брали в действующую армию, то они выплакивали свое право воевать. Золотая молодежь! Иные даже не успели в мирное время вступить в комсомол и теперь сразу вступают в партию. Война свела у них на нет переходный возраст, — и все они, очень рано повзрослев, давно приняли на свои плечи, безо всяких скидок полную долю государственного груза. Это именно те молодые люди, которые после победы составят сердцевину партии, ее ударную силу второй половины века…
Две стопки партбилетов: одни принадлежали мертвым, другие принадлежат живым.
Две стопки партбилетов лежали перед Лецисом, членом партии с семнадцатого года: по левую руку — старые, по правую — новые. Они были дороги ему в равной мере. Новых больше, чем старых. Так должно и быть. И все ж он опять раскрыл партийный билет Медникова и снова заглянул в лицо потомственного пахаря, который и здесь, в Венгрии, готовил чужую землю для будущего сеятеля, освобождая ее от мин, как, бывало, от межевых камней — колхозное родное поле…
Лецис взял простую, школьную ручку и стал подписывать новые партбилеты, чтобы завтра же, не откладывая до тихих дней, вручить солдатам прямо на передовой. Завтра дивизия станет сильнее почти на двадцать коммунистов. Пополнение как раз кстати. Его суть не в добавке активных штыков, а в личном примере тех, кто увлекает за собой однополчан.
Утром Ян Августович поднялся с тяжелой головой, да к тому же и с тяжелым сердцем. Оно начало пошаливать все чаще, особенно в такую неустойчивую погоду, как здесь, в Венгрии. А впрочем, мадьярская туманная и слякотная зима вряд ли виновата. Когда жизнь подвигается к шестидесяти, только поспевай отсчитывать всякие там переходы количеств в старческие качества. Что и говорить, диалектика не из приятных.
Благо, в дивизии никто не знает, что у него больное сердце. На вид здоровяк здоровяком, косая сажень в плечах, и все думают, что ему износа не будет. Пусть думают. Так-то лучше… Ян Августович выругал себя, начал одеваться. Он же хотел с утра, пораньше отправиться на передовую, вручать партийные документы новичкам. Нет-нет, надо раскачаться. Нашел время болеть, когда дивизия отбивается из последних сил. Непорядок.
Хорошо, что на переднем крае сегодня тихо. Перелом, что ли, наступил наконец? Или неприятель не закончил новую перегруппировку и ждет вечера? Сколько у него еще осталось танков, сам черт не ведает. Бьем, бьем эту танковую э л и т у немцев, а они все лезут. Но скоро-скоро должны выдохнуться.
Это уже всегда так, — не ушел в полки с восходом солнца, обязательно потеряешь на командном пункте минимум полдня: то внеочередное политдонесение нужно передать в е р х у, то принять заезжего корреспондента какой-нибудь газеты, то срочно поговорить по телефону с замполитами частей. Лецис выбрался на передний край только после обеда. Затишье на участке фронта под Секешфехерваром продолжалось. Странно. Непривычно. Лецис, и не догадывался, что эта тишина была связана с той, которая уже наступила в районе озера Веленце, откуда уползали, оставляя кровавый след на утреннем снегу, недобитые «тигры» и «пантеры». Тишина немедленно передается по всему фронту, как и ружейная пальба, вдруг возникшая в одном месте.
Пользуясь передышкой, войсковые тыловики подвозили боеприпасы, где скрытно, балками, а где и в открытую, на виду у неприятеля, — он сегодня почти не обстреливал дороги. Неприятель тоже, наверное, пополняет артзапасы. Но для него так и останется до конца войны загадкой тот особый вид оружия, которым располагают русские и которого не было и не могло быть в немецкой армии. С этим оружием и шел на передовую начальник политотдела Лецис.
Он вручил партийные билеты в стрелковых полках Бондаря и Киреева, занимавших оборону локоть к локтю, поговорил накоротке с молодыми коммунистами, пожелал им боевого счастья и потом направился к артиллеристам.
Легкий истребительный дивизион располагался на танкоопасном направлении, в лощине между высотками, куда не раз уже «просачивались» отдельные машины. В сотне метров от огневых позиций батарей до сих пор стояли два подбитых танка и вокруг них валялись трупы гитлеровцев, припорошенные сухим снежком. Немцы, как ни старались, не смогли оттащить эти танки к себе в тыл: артиллеристы защищали их, как свои собственные.
— Позовете сержанта Тишина, — сказал Лецис командиру дивизиона капитану Абрамову.
— Я здесь, товарищ подполковник, — отозвался Тишин, выступая из группы батарейцев.
— Скажите на милость, не узнал, а ведь старый дружок-приятель!
Солдаты засмеялись.
— Как вытянулся, скоро меня догонит, — говорил Ян Августович, приглядываясь к сержанту. — Растут, растут люди в единоборстве с танками!
— Вчера еще одного ловко зацепил, — сказал командир дивизиона.
— Молодец!.. Так вот, товарищ Тишин, вы теперь кандидат партии, — Лецис обнял его, ощутив юную гибкость тела, — высок да тонок!