Лёй
Шрифт:
Одно из спортивных обществ, как и многие другие организации, спешившие с пылу с жару забрать новоиспечённых специалистов к себе, питало особую страсть к юным дарованиям – выпускникам биофака МГУ, и ШКМ сразу же получил у них должность. Оставив рядом с собой самых ближайших по духу, общество, строго соответствуя своему наименованию, отправило его в дальнюю дорогу – в Наукоград. Для ШКМа это была не самая большая дистанция из всех преодолённых, и потому уже вскоре он занимался разработкой научных методов допинг-контроля для спортивной медицины посреди молодого разрастающегося оазиса, куда только и продолжали прибывать всё новые и новые люди, тянущие за собой свои жизни, мечты и надежды.
Годы шли. Жизнь продолжала литься и гореть, а город отстраивался и заселялся. Биологи, агрономы и экологи создавали, выводили и выращивали специальные виды растений, которыми затем украшали его изнутри, высаживая удивительные яблоневые и вишнёвые сады возле школ и аллеи вдоль центральных улиц. Детвора с удовольствием кидалась в друг друга яблоками по пути на уроки. Для озеленения специально были выведены эксклюзивные виды восхитительно пахнущей сирени и других декоративных кустарников. Каждый сезон они благоухали восхитительным ароматом.
Появлялись и шедевры модернизма, самые примечательные из которых – фонарные столбы со светильниками в виде лица совы. Сами филины, по какому-то странному стечению обстоятельств предпочитали именно этот город другим местам для сычевания. Возможно, сказывалась близость с уникальным биосферным заповедником, находящимся на противоположном берегу реки. Сама природа давала здесь источник для вечного вдохновения.
Художники и архитекторы украшали дома, здания и институты уникальными мозаиками и композициями, моментально попадавшими на первые места в международных конкурсах и выставках, а краеведы изучали древнейшие языческие капища и городища, на которых располагались космическая обсерватория и соседствующий с городом пионерлагерь под говорящим названием «Космос». Воздух был наэлектризован счастьем и частый, присущий здешним местам утренний туман, рассеиваясь и уступая свету зари, ободрял невесомой свежестью каждый вздох наступающего нового дня. Всё шло своих чередом.
Дети ШКМа быстро росли, а сам он начал разочаровываться в сути своей работы. Он обнаружил, что его больше интересуют применяемые в ней методы, нежели чем цель. Как молодому специалисту, ШКМу было предоставлено общежитие, но так как он тянул всю семью на себе, смена деятельности была довольно рисковым предприятием. Рискнуть он по уже сложившейся привычке не побоялся, и бросил свою недавно начавшуюся карьеру в области спортивной медицины.
Подающего надежды безработного быстро приметили и взяли к себе в один из недавно сформированных отделов биофизического института. Рабочий кабинет находился в подвале, но ШКМа это нисколько не смутило. После начала новой деятельности он получил свою личную комнату, на его собственных глазах отстроенную внутри просторного помещения, занимаемого лабораторией, что отделило его от остальных коллег сначала физически, а потом и интеллектуально.
Схватывающий всё на лету по тамошним меркам «неумеха» быстро наловчился работать со световым микроскопом, чем поначалу лишь раззадоривал коллег-биохимиков. Они принципиально были уверены, что разглядеть в него мало что возможно, потому что и сам микроскоп был плохенький, и задачи, которые сам себе поставил ШКМ, были весьма амбициозные. Его восхищали красота и сложность микромира, и подобно древним оккультистам и алхимикам, он постоянно пытался вывести закономерности влияния микрокосма на макрокосм, изучая малозаметные детали движения жизни внутри клеток.
В один из дежурных рабочих дней ШКМ сразил сотрудников фокусом с монеткой: подложив одну копейку под зеркальце оптической системы микроскопа он добился чёткости, позволяющей просматривать частицы размером меньше длины световой волны. Ошарашенные учёные воочию наблюдали кустарную темнопольную микроскопию посреди тёмного подвала, в его отделённой от всех тёмной комнате, единственными источниками света в которой были его рабочее место и сам ШКМ, в отражающихся от прибора лучах. Все полученные в ходе своих опытов результаты он тщательно анализировал и записывал к себе журнал, несмотря на уже формирующееся сомнительное отношение со стороны остального научного персонала и начальства.
Ниоткуда весть причаливший к берегу Наукограда моряк-самоучка стремительно поднимался в гору и набирал высоту. Покорение вершин ШКМ любил и в прямом смысле – в качестве развлечения залезал без страховки на башни линий электропередачи или огромные мосты. Большое виделось издали, и потому он довольно быстро потерял интерес к общению со многими своими коллегами. Постоянно критикуя других сотрудников и начальство, ШКМ пришёл к выводу, что проще с ними вообще перестать разговаривать, так как все беседы в одночасье заканчивались склоками и ссорами, в которых, по существу, он скорее всегда был прав, но его резкость, правдивость и чистота оценок раздражали окружающих настолько, что тучи над его персоной стали сгущаться.
Семидесятые подходили к концу. В один из дождливых осенних дней по всем институтам и предприятиям города объявили о внеплановом профсоюзном сборе инженеров, строителей и руководителей. В Наукоград приехала московская комиссия, и обосновавшись в здании городского исполкома, она направила на каждое рабочее собрание по своему представителю.
«…В связи с необходимостью строительства Олимпийских объектов в кратчайшие сроки, требуется вывоз всей строительной техники, конструкторов, строителей, инженеров и архитекторов на территорию Олимпийского Объекта, эта задача на данный момент является самой приоритетной для нашего государства и требует беспрекословного исполнения…» – прозвучало раскатисто, словно гром посреди ясного неба.
Город был достроен чуть больше, чем наполовину, и в отличие от других мест, по эксклюзивному конечному современному проекту, предполагавшему завершённость. Особенностью его планировки, ввиду крайне удачного и красивого расположения, был довольно скромный масштаб. Хотя и подразумевавший некоторое расширение впоследствии, Наукоград всё же мог быть полностью закончен за ещё несколько лет. Изъятие из города всей строительной техники и всего ценного персонала обозначали замораживание строительства.
За неделю улицы солидно опустели, однако жизнь в них ещё теплилась – учёные, художники, ремесленники, какие-то оставшиеся инженеры и работяги неустанно продолжали свой быт, ожидая конца следующего года. По завершению Олимпиады все должны были вернуться и всё должно было обратиться вспять, с новой силой двигаясь в уже известном направлении, ведь большая половина пути уже была пройдена, а перспективы были удивительны и прекрасны.
Оставленные строителями общежития пустовали совсем недолго. В рамках «меры социальной защиты», носившей название «101-й километр» из Москвы и её окраин в Наукоград и соседствующие с ним деревни было переселено внушительное количество граждан, олицетворявших собой крайне сомнительную социальную функцию. Большинство из них были либо судимыми рецидивистами, либо бездомными, либо алкоголиками и дебоширами, либо всем этим одновременно. Были, конечно, среди них и ярые правдоискатели, свободные диссиденты, но в малозначительном от общей массы количестве. Неполная замена уехавшим была качественно иного уровня.