Лея Леса
Шрифт:
— Чжао, я тебе скажу так. Мне он попал случайно, но намекают, что есть и еще. Могут быть.
Китаец аж задохнулся.
— Е…щ….е?!
— Да.
— Сколько?
— Давай так. Ты мне сам назови сумму. В расчете на будущее?
Сумма оказалась весьма приличной. Скупердяйничать партнер не стал. Сейчас копеечку сэкономишь, потом рубли потеряешь. Когда другие корни не к тебе пойдут.
— Я пришлю своего человека за этой прелестью! Сегодня же вылетит!
— Присылай.
— И если… когда будут еще корни…
— Ты — первый в очереди.
— С тобой приятно иметь дело, Дан.
Мужчины
Хорошие девочки.
Интересно, не сложится ли у Руслана с одной из них? Они хоть и ровесники, но болезнь матери заставила сына рано повзрослеть… ладно! Пусть идет, как идет. Для него девочки в любом случае будут родными. А раз так, не худо бы и справки о них навести.
Понятно, что милостыню они не примут, но ведь можно же узнать потихоньку, какие у них проблемы — и так же, исподтишка помочь. Никто и не узнает…
Леся спала наверху. Спала не под обезболивающими, не на наркотиках, не вскрикивая от боли во сне, а просто обычным сном уставшего и выздоравливающего человека. И за это Даниил Русланович что угодно готов был сделать для девчушек.
Итак… начальник СБ…
Салея о цели их визита догадалась быстро. Когда Таня попросила Руслана высадить их неподалеку от реки.
— Ты хочешь…
— Да. Если ты сможешь сейчас заняться моей… Оляшкой?
— Смогу, конечно. Но ты помнишь. Я могу ее только лишить удовольствия от выпивки, а выбор все равно за ней. Любящей мамой она не станет, и на шею тебе не кинется…
— Да мне бы уж хватило, и чтобы она к нам шляться перестала, — в сердцах высказалась Таня. — При бусе такого не скажешь, но эта зараза мне матерью-то не была никогда. Морду намажет, вырез ниже пупа — и на гулянку. А мне темно, страшно, дома жрать нечего… а то еще мужиков приведет. И слушай всю ночь, как кровать скрипит, да эта девка орет! Гулящая… А то еще соседи… хорошо, среди них добрые были, подкармливали. Не то вообще б сдохла. Одежду отдавали, обувь, к себе иногда пускали! Когда буся вернулась, я счастлива была. Я хоть есть начала вдосыт! И спать нормально! Комната своя появилась… как по мне — сдохла б эта Оляшка под забором, я б слова не сказала. За нее я не переживаю. Но буся этого могла и не пережить, ей-то это все равно дочь! Хоть и гнида! Я уж молилась, чтобы Оляшка сильно никуда не вляпалась, буся б за ней ведь и ходила, и ухаживала, и страдала бы… она все считает, что чего-то дочери не додала…
— А она додала? Я поняла так, что твоя бабушка не могла воспитывать дочь сама?
— Была дома — воспитывала. А так та росла у маминой мамы. У бабушки. Мою бусю ты видишь, Оляшку тоже воспитывали, да не в козу добро. Знаешь, можно учить языкам и музыке, водить на танцы и в лицеи. Можно. Но это в детстве. А потом, вырастая, человек во многом и сам решает, какой выбор сделать. Быть или не быть. Человеком. Я уколы хожу, делаю… вот, у меня клиентка одна, о себе рассказала. Она в свое время отказалась эмигрировать в Израиль. Жених звал, с собой тащил, но у нее тут семья, две сестренки мелких, родители б их не подняли. Там отец болел сильно, потом помер, мать колотилась, как рыба об лед, еще родня нервы
— Ты это о выборе?
— Да. Между собой и кем-то другим. Она выбрала семью, и не пожалела.
— А жених ее?
— А что — жених? Он ведь не остался с ней, не помог, он просто уехал. Она говорила — вроде как счастлив. Женился на девушке из хорошей семьи, по уши в кредитах, за дом, за машину, за образование, делом занят, детей растит…
— Но?
— Это не она его нашла, а он ее. Звонит не часто, раз в месяц — и смотрит. Вроде и послать его не за что, а видно, настоящего счастья у него там нет.
— Почему?
— Потому что у него тоже был выбор. Между любимой женщиной и обеспеченной жизнью где-то там, в перспективе. Я вот об этом. Выбор мы всегда делаем сами. И сами за него отвечаем.
— Как ты.
— Как я. Вот мы и пришли, кстати… блин! Их тут шестеро!
Салея пожала плечами, глядя на четверых мужиков бомжовского вида и двоих женщин. Одна из которых как раз Танина мать… так вот оно, погулять — попить — повеселиться. Меру знать надо, а не хотелками жить!
— Справлюсь.
— Ты уверена? Ой, чтоб тебя! Заметили!
Один из мужиков как раз встал, чтобы отлить, неудачно повернул голову и увидел девушек. Грязное щетинистое лицо озарилось паскудной ухмылкой, но сказать он ничего не успел.
По Дубовой короне побежали зеленоватые огоньки — и трава под ногами шестерки ожила.
Взметнулась прочными плетьми, обхватила, притянула к земле за руки — за ноги… порвать?
Кто пробовал рвать осоку, тот поймет! Раньше изрежешься, прочная, зараза! А когда ее еще и много, в два-три слоя… не перервать.
Секунда — и помойка огласилась бы воем и криками, но кто ж даст эту секунду? Уж точно не Салея.
Кляп из осоки оказался ничем не хуже магазинных. Каучуковых. Даже и лучше. Те выплюнуть можно, а этот — нет. Нереально. Он так за лицо цепляется, не хуже маски получилось. И разрастается?
Мужчины и женщины дергались, мычали, но сделать ничего не могли. Трава плотно удерживала их на земле.
Салея еще раз повела рукой.
Трава, повинуясь ее воле, принялась заплетать головы людей. Да так, что через несколько секунд те не могли ни видеть, ни слышать происходящего. Остались только дырочки для дыхания.
— Вот так… А теперь…
Еще один жест рукой.
Со стороны это выглядит вовсе не величественно. И не картинно, и не киношно, и Голливуд бы разочаровано плюнул. Что тут такого, красивого?
Подходит девушка по очереди к каждому из шестерых человек, проводит рукой над его головой, и мычание, которое доносится из кокона, тут же стихает.
Сама Салея выглядит при этом совершенно спокойно, обыкновенно, и сил, словно бы не тратится, только по Дубовой Короне время от времени пробегают огоньки. Даже не слишком сильные. Когда лечили бабушку или Алесю, та светилась намного сильнее.