Лейтенант из будущего. Спецназ ГРУ против бандеровцев
Шрифт:
…Пели-свистели очереди советских пулеметов, кричали солдаты, бежали вперед, падали… Середина луга, русло крошечного ручья. Волнами тянулся дым от горящего села, отчаянно неслись сквозь него солдаты… На насыпи красноармейцев пока не было – по прорывающимся стреляли в основном справа. Но Микола как-то враз, спинным хребтом, почуял – не пробиться. В этот миг хорунжий вскрикнул, упал на колено. Микола хотел проскочить мимо, но почему-то присел рядом с офицером, с другой стороны упал хрипящий Зачепков. Мимо пробежали отставшие солдаты группы прорыва, заячьим скоком
– Пластунами по канавци, – приказал, кусая тонкие губы, хорунжий. Особо раненым он не выглядел – споро пополз на локтях. Грабчак двинул следом, повинуясь не смыслу, но уверенному тону. Тимкевич ящерицей втиснулся прямо в грязь крошечного ручейка, брыкая своими дивно хорошими сапогами, заизвивался, уползая по руслу. Микола лег в воду – как раз пузу места хватило, двинулся следом. Сзади пыхтел Зачепков…
Хорунжий оглянулся:
– Кто дупу вздымет, пристрелю!
Пластуны глянули на пистолет, закивали…
Ползли, прохладная трава и грязь позволяли скользить легко, хотя и пробуксовывали пластуны временами. Ложбинка крошечная, но если втискиваться, как надлежит…
Над лугом все свистело, рвались припозднившиеся мины. Но это уже за спиной – ведомые хорунжим бойцы уползали влево. На миг остановились дух перевести, офицер оглянулся:
– Глянь, що там?
Микола осторожно приподнялся: оказалось, не слишком далеко уползли. Луг, усеянный телами, насыпь… Залегшие под ней солдаты – раз шевелятся, значит, еще живые. А по насыпи ползли танки. Не стреляли – остатки прорывающихся скрывались в мертвой зоне. Отсрочка им…
– Двинулись, – приказал своим «штабным» Тимкевич.
Месили грязь дальше, следом канавка оставалась – не дай бог, выдаст след. Микола жалел, что не первым ползет, пить так зверски хотелось, что искал впадинки с водой почище, мордой совался, потом грязь выплевывал…
Стрельба за спиной разгорелась с новой силой. Беглецы осторожно приподняли головы: уцелевшие прорывавшиеся отходили от железной дороги – обратно к селу. С насыпи поочередно били танки: четыре выстрела – четыре разрыва. Оседает земля и дым – меньше бегущих. Четыре новых разрыва – еще меньше…
…К оврагу беглецы выбрались лишь часа через три. Весь спасительный ручей пропахали, по уши грязные у криницы оказались, но хорунжий толком напиться не дал – вперед, не медля! По ответвлению оврага поднялись, и опять на пузе к рощице. Везло – сплошного кольца у Советов не имелось, лишь опорные пункты. Прошли, должно быть, рядышком. Микола слышал голоса, стук лопат – окапываются пулеметчики. В селе все еще шел бой, доносились глуховатые выстрелы танковых пушек…
Уходили на запад. Тимкевич сказал, что в Сороках у него есть крепкие знакомые. Немцев Советы даванули, пусть теперь с истинно народной, украинской войной попробуют управиться. Микола шел и думал, что в партизанах сидеть – безысходное дело. Насмотрелся на них. Советы своим бандитам хоть патроны и харч с самолетов сбрасывали, да обнадеживали приходом Красной Армии. А украинцам кто поможет?
…Шли осторожно, дорог избегали. Москалей в округе было не так густо: видимо, большая часть большевистских частей окруженный корпус добивала или южнее наступала. Над головами то и дело проходили эскадрильи – но громыхало где-то в отдалении. На Львов метят Советы, прорыв развивают…
– Связали мы большевиков, – говорил хорунжий. – Не зря хлопцы смерть приняли. Столько сил держали, измотали душегубцев. Теперь у москалей сил на штурм Львова не хватит. Встанут там, видит бог, встанут…
Микола и Зачепков кивали. Из уважения к хорунжему. Без него куда идти? У Миколы знакомцы в лесных куренях имелись, да где их сейчас искать. Нет, нужно за Тимкевича держаться…
Ночевали в лесной яме. Дождь прошел, плащ-накидки только две. Зябко…
Утром дальше. Солнце всплыло, трава и листья каплями сияли, словно праздник какой. Даже живот голодом поменьше сводило. Ушли ведь от войны, ушли…
…Дорогу нужно было пересечь. Место холмистое, не то чтобы открытое – липовый гай краем подступает, но опасно. Перебежали, оглянулись – внизу, у подошвы холма, меж кустарника, возы стоят. Вроде и трупы вокруг. Наверное, разбомбило кого.
– Нужно глянуть, – решил хорунжий. – Нам еще суток трое идти. Провизия нужна, шинели…
Подходили осторожно, держа наготове оружие. Убитых немного, и воронок не видно. Похоже, обоз обстреляли с воздуха: уцелевшие лошади выпряжены, груз брошен, ездовые разбежались…
Микола пошевелил ногой флаконы из лопнувшего ящика: пахнуло резким, поганым. Медицина, но не спирт.
– Ветеринарная служба, – пояснил Тимкевич, ловко знающий по-немецки. – Консервы ищите, должны быть…
Микола нашел шинель, короткую, но вполне годную, наткнулся на торбу с кукурузными зернами. Хорунжий внимательно изучал надписи на коробках с ампулами, Зачепков морщился – ничего толкового отыскать не мог. Постукивание копыт казалось столь мирным, что Микола с опозданием из-за воза выглянул…
Двое солдат вели под уздцы коня – видать, поймали на опушке. Коняга, крупная и мосластая, нервно фыркала. Солдаты были как солдаты – потрепанная немецкая форма, винтовки за спиной… Миколу смутило отсутствие противогазов – собственный надоел до смерти, но за его утерю, как за винтовку – верная дорога под суд и в штрафной батальон. Потом уж разглядел повязки на рукавах, фуражку странную… Это ж польская!
– Хальт! – крикнул хорунжий, вскидывая пистолет.
– Руки вгору! – поддержал Микола, поспешно хватаясь за свою винтовку.
Лошадь и неизвестные одинаково застыли, уставившись на явившуюся из-за повозки засаду.
– От курва, – растерянно прошептал тощий поляк.
– Мародеры, вашу мать… – с ненавистью прошипел Тимкевич. – Постреляем на мисци…
Один из поляков суетливо вскинул руки:
– Не вбивайте!
Второго прикрывала лошадь, он вроде тоже руки поднимал, но неловко. Микола, догадавшись, выстрелил и упал на землю. Заржала раненая лошадь. Откатываясь в кювет, Грабчак успел заметить темный кругляш «лимонки», упавший за повозкой…