Лезгинка на Лобном месте (сборник)
Шрифт:
Прощайте, Вадим Витальевич! В судьбе человека, посвятившего себя стихам, много горечи, но есть и одна привилегия: его ждет не только вечная жизнь за гробом, но и неведомая судьба в параллельных мирах высказанного поэтического слова.
«Литературная газета», апрель 2009 г.
Дневник на асфальте
Дневники люди писали всегда. Не удивлюсь, если среди берестяных грамот есть и такая, нацарапанная неведомым Добромыслом: «Вечор бысть пир силён, а ныне стражду…» Не ручаюсь за реконструкцию древнерусского языка, но за то, что людям всегда хотелось сберечь письменно то, что с ними случилось наяву, ручаюсь. В прежние времена обыкновенно поденные записи публиковали душеприказчики, часто вопреки воле знаменитого усопшего. Впрочем, был и «Дневник писателя» Достоевского… А сколько интимных хроник, оставленных невыдающимися людьми, наследники сдали в макулатуру? Подумать страшно! Но всеобщая мода печатать дневники при жизни появилась у писателей сравнительно недавно. Почему? Наверное, из-за того, что нынче мнение былых властителей дум о времени и о себе настолько никого не интересует, что приходится эти мнения буквально навязывать, в том числе и в виде прижизненной
Однако если человек ведет дневник, намереваясь издать его при жизни, в записях невольно появляются заданность, осторожность, оглядка – все то, что девальвирует текст, ценный именно своей непубличностью, спонтанностью, безоглядностью. Такие тщательно подготовленные к печати «тайные записи» напоминают мне, уж извините, выбритые и надушенные дамские подмышки, старательно вывернутые на всеобщее обозрение. Впрочем, это сущие пустяки по сравнению с Живым Журналом, где люди практически в режиме онлайн повествуют человечеству о своей текущей жизни, начиная с мелких бытовых заморочек и заканчивая чуть ли не физиологическими отправлениями. Когда Гришковец извещает город и мир о том, что стоит в пробке на пути в аэропорт или не выспался – что тут скажешь? М-да, Интернет, словно лупа, увеличивает человеческую глупость до невероятных размеров. Как тут не вспомнить лимерик, начинающийся строчками:
Как один англичанин на МальтеВел интимный дневник на асфальте…А про Твиттер и говорить не стану, ибо искренне лоялен к нынешней власти.
В общем, «Петербургские хроники. 1983–2010» Дмитрия Каралиса я взял в руки с некоторым предубеждением. Питерский писатель, которого я считаю одним из лучших современных прозаиков, тоже, выходит, не избежал соблазна напечатать «ума холодные наблюдения и сердца горестные заметы», будучи в расцвете жизненных и литературных сил. Однако по мере чтения эта преждевременность меня почему-то не огорчала, а, напротив, все более увлекала. Почему же? На то несколько причин. Во-первых, хроники Каралиса на удивление искренние, они не «эпилированы», и сразу видно, писались для себя, а не для скорейшего обнародования. Во-вторых, те двадцать семь лет, которые охватывают дневники, – это как раз то время, за которое гаражный труженик Дмитрий Каралис превратился в серьезного известного писателя. Случай не рядовой. Читая, просто видишь, как день за днем происходило это превращение, как наращивался культурный багаж, как прочитывались и осмысливались хорошие и разные книги, как обострялось социальное зрение и трезвели политические взгляды, как постепенно восторженно-романтические представления о литературной кумирне сменялись печальным узнаванием уродливого устройства мира изящной словесности. Обычно литераторы старательно творят о себе мифы: один рассказывает, как Пастернак, услышав его юношеские стихи, пал в обморок, другой сообщает, что уже в колыбели лепетал ямбом; третий, оказывается, еще в детстве установил астральный контакт с Прустом… Каралис же не скрывает своей наивной мечты пробиться в писатели и подробно, с «некамильфотной» прямотой (первая часть книги так и называется: «Монологи простодушного») рассказывает, как он шел к этой цели – школил себя, боролся со словом, одолевал бытовые трудности, искал литературные знакомства и покровительства, стучался в дубовые двери издательств… И еще видишь, как от записи к записи зарождается, осознается, оттачивается стиль писателя. Это не столько хроника жизни, сколько удивительная, уникальная летопись «волитературивания». Да простится мне этот неуклюжий неологизм. Но обратимся к тексту. Вот наугад несколько записей:
17 мая 1983 г. Дежурю в ОТХ
Написал сегодня рассказик «Зеркало» и новеллу «Двое». Первый дался тяжеловато, с перерывами, а новелла – в один присест. Пока это, естественно, заготовки. Час ночи. Тепло. Сижу у открытого окна. Вокруг нашего гаража набирает силу рощица… Прогрохотала над Гатчиной весенняя гроза. В землю зло били короткие оранжевые молнии, лупил крупный дождь. Теперь чисто, свежо, птицы делятся впечатлениями… Залпом прочитал В. Токареву – «Талисман» в «Юности». Перед этим читал ее же рассказ «Ничего особенного» в «Новом мире». Удивительная манера письма! Очень просто и интересно. Делаю вывод: не умею находить оптимальное соотношение между повествовательным и изобразительным. У нее все в элегантной пропорции.
23 апреля – 9 мая 1987 г. Зеленогорск
По телевизору показывают телемосты СССР – США, СССР – Япония… В газетах – о неформальных объединениях молодежи. Говорят даже о сексе. О ужас, если смотреть по-старому. И ничего нет плохого, если смотреть нормальными глазами… Прошел пленум Союза писателей. В «Литературке» речи выступавших. Писатели ругаются и грызутся по всем вопросам, кроме истинно литературных: национальные распри, упреки, обиды, колкости. Читать противно. Как дерьма наелся. Но узнаешь много скандально-нового про писателей. Звонил в Москву редактору. Книгу мы должны сдать в производство 30 мая.
15 октября 1989 г. Ленинград
Вчера в кафе Дома писателей обмыли со Столяровым выход моего рассказа. Мыслей было много, и одна гениальней другой. Сейчас все куда-то разбежались. Выхаживаюсь. Противно во рту, противно в душе, и Ольга спит на другом диване. Сижу в кабинете, слушаю «Радио Свобода» – говорят про нашего бывшего тяжелоатлета, чемпиона мира Юрия Власова. Теперь он политик и писатель. А я кто? Конь в пальто! Дурак и пьяница.
7 октября 1993 г. Ленинград
Несколько дней назад из танков расстреляли парламент – Верховный Совет. Били по-настоящему. Белый дом местами выгорел – стоит черный… Жуть! И это наш президент, за которого мы с Ольгой голосовали и радовались?.. Апофеоз нашей демократии. По народным избранникам «Огонь!». И гаденыши в телевизоре уверяют, что все правильно. Не верю больше ни единому слову реформаторов! Ельцин – просто враг народа и моральный урод! И Запад молчит, не тревожит нас экстренным заседанием ООН, громкими заявлениями, ультиматумами, бойкотами. Они, суки, похоже, и заправляют всем бардаком.
14 октября 1998 г. Ленинград
Ходил по приглашению Гранина во дворец Белосельских-Белозерских на общественные слушания «Россия во мгле: уныние или оптимизм?»… Бывший ректор Историко-архивного института Юрий Афанасьев,
20 октября 2004 г. Зеленогорск
Звонила Таня Конецкая. Торопила со статьей для сборника воспоминаний о Викторе Викторовиче. Конецкому я обязан многим. Если смотреть, прищурившись, из нынешнего времени в те далекие семидесятые, то Конецкий развернул меня, глупого, безвольного, пьющего, к правильной жизни, его путевые заметки спасли от уныния, показали, как надо писать. Он был прав: «Истинная проза есть открытие для людей реальной возможности более достойной жизни».
9 декабря 2009 г. Санкт-Петербург
Работы достаточно, только успевай поворачиваться. И это называется – писатель, человек свободной профессии. Помимо журналистики и преподавания на курсах «Литератор» надо быть мужем, отцом, дедом. Надо писать в конце концов книги. Второе издание «Чикагского блюза» пошло по магазинам – «Дом книги», «Лавка писателей» и прочие лавочки. Попасть в сетевой магазин стало невозможно: они сами диктуют читателю, что покупать и читать. А я продолжаю бороться с капитализмом. Интересно, кто кого победит?
Закончив чтение «Хроник», я понял: как раз этот дневник нельзя было держать под спудом для «задумчивых внуков». И вот почему. Сегодня, увы, с помощью «Букера», «Нацбестселлера», «Большой книги» и других лукавых проектов налажен массовый вывод литературных мальков, не владеющих даже элементарным ремеслом и, что еще хуже, не способных к росту – профессиональному, нравственному, гражданскому. Возможно, дневники Каралиса помогут понять кому-то из начинающих, что литература – это не горнолыжный курорт, а тяжкое пешее восхождение, что «напрямую» самовыразиться невозможно, а только – через мастерство, которое даже очень способному автору дается долгими трудами, а не короткими списками. Я бы рекомендовал эту книгу студентам Литературного института.
Но не только в этом актуальность «Петербургских хроник» Каралиса. Обществу сегодня настойчиво навязывается положительный пример интеллектуального мажора, содрогнувшегося от солженицынской версии тоталитаризма, презревшего «совок», воспрянувшего вместе со свежими общечеловеческими ветрами, затомившегося в «новом застое», восставшего против «полицейского государства» и вот теперь вышедшего с белыми ленточками на «болото» – за вашу и нашу свободу. Дотошные дневники писателя дают нам совсем иную картину, рассказывают о судьбе честных отечественных интеллигентов, радостно обманувшихся и с горечью понявших, что их могучую тягу к справедливости использовали, как тротил, для взрыва страны и установления режима еще большей несправедливости, когда запросто раздавались отчие земли, а миллиардные состояния делались в приемной пьющего президента. У нормальных людей на то, чтобы выжить, приспособиться к «новому прекрасному миру», ушло полжизни. А многие, возможно, самые совестливые, просто сгорели от отчаяния.
Происходящее сегодня удивительно напоминает конец 80-х. Об этом постоянно думаешь, читая дневники Дмитрия Каралиса. Снова нахрапистое благополучное меньшинство, состоящее из мальчиков Даниилов, девочек Ксюш и обмылков младореформаторов, пытается поднять обиженное большинство на всесокрушающую борьбу за справедливость, и снова власть, будто растерянный родитель, то шлёпает, то ласкает расшалившихся любимых плохишей. В какие исторические и моральные бездны мы можем рухнуть на этот раз, остается лишь догадываться. Скажу аллегорически, но искренне: возможно, хроники, подобные каралисовской, и нужно писать на асфальте, чтобы люди, глядя под ноги, понимали, куда их ведут…
27 декабря 1991 г. Санкт-Петербург
Горбачев подал в отставку – Союза больше нет. Выступил по телевидению. Накануне долго торговался с Ельциным по поводу своего пенсионного благополучия: просил 200 человек охраны – дали 20, дали две машины, дачу, медобслуживание…
Очень своевременная книга!
«Литературная газета», 2012 г.
Захар Прилепин и вопросы сталинизма
«В лучшем случае писатель, возглавляющий литгазету или журнал, может натравить подручного критика на другого сочинителя: как приятно сводить счеты, оставаясь за кадром».
Сначала анекдот. Берлин 45-го. Бомбежка. В бункере сидят Штирлиц и Мюллер, пекут картошку, выпивают, вспоминают, как вместе учились в разведшколе имени Коминтерна, поют вполголоса «Если завтра война…».
– Эх, не могу себе простить, – говорит Штирлиц, – что мы Гитлера не завербовали…
– А что его вербовать? Он же наш Адька Хитров из секретной группы…
Соратники задумчиво смотрят друг на друга. Авиация бомбит рейхсканцелярию. Танки штурмуют Берлин.
К чему я вспомнил этот бородатый анекдот? А к тому, что он напомнил нынешнюю ситуацию в стране. И в частности, недавнее письмо товарищу Сталину, которое от имени либеральной общественности составил писатель, лауреат «Букера», «Нацбеста», «Ясной Поляны» и проч. Захар Прилепин. Собственно, инвектива, по ходу дела превращающаяся в панегирик, прием не новый. Но от постмодернистов новизны давно никто и не ждет. По жанру это что-то среднее между «письмом ученому соседу» и дайджестом, слепленным без ссылок, конечно, из всего того, что писали о сталинской эпохе в «ЛГ» настоящие знатоки проблемы еще в 90-е: Кожинов, Бушин, Семанов, Костырченко, Проханов, Рыбас, Юрий Жуков и многие другие. После 2001 года, когда за кадром возник новый главный редактор, появилась рубрика «Настоящее прошлое», где часто обращались к разоблачению истероидных антисталинских мифов. По некоторым приметам эту рубрику Захар Прилепин активно почитывал. Собственно, ничего плохого в послании молодого писателя усопшему вождю нет: ну захотелось автору поглумиться над антисталинскими фобиями нынешней либеральной элиты, уходящими корнями в семейные обиды. А то, что литературное поколение нулевых на предшественников ссылаться не приучено, это всем давно известно: если ты из пробирки, то и благодарить, кроме пробирки, некого…