Лезвие Оккама
Шрифт:
Уилер не отводил взгляда от гроба, сохраняя внешне полное спокойствие. Карл прекрасно понимал, чего стоит Уилеру это самообладание.
– Я хочу, чтобы вы мне все объяснили, - сказал Уилер и рассмеялся. Смех его прозвучал вымученно. И Карл про себя отметил, что это первая неуверенность Уилера, какую он наблюдает.
– Сейчас я объясню.
Он щелкнул замком чемодана и раскрыл его. Внутри были различные инструменты, сверкающие хромом и сталью, и небольшие флаконы в кармашках.
– Когда кремируют, крышку не приколачивают, - весело сказал Карл и подсунул нож под один из углов. Затем он ловко ударил ладонью по рукоятке, и крышка гроба приоткрылась.
– Прислоните ее, пожалуйста, к .стене позади вас.
Кливленд Уилер молча выполнил то, что ему было поручено, храня по-прежнему спокойное выражение лица.
"Это мужчина, - подумал Карл, - настоящий мужчина..."
Они стояли по сторонам гроба, глядя на покойника.
– Здорово состарился, - произнес Уилер.
– Вы его не видели последние дни?
– Я его не видел в гробу, - сказал Уилер, - но за последний месяц я провел в одной с ним комнате больше, чем за все предыдущие годы. Конечно, каждая встреча продолжалась всего несколько минут... Ладно. Лучше расскажите мне об этой бутафорской печи.
– Она вовсе не бутафорская. Когда мы здесь все закончим, она отлично выполнит свое предназначение.
– Тогда к чему весь этот театр?
– А это все для медицинского эксперта. Бумаги, которые он подписал, пока что не больше чем липа. Вот когда мы закатим этот ящик назад в печь и включим ток, они станут совершенно законными.
– А почему не сожгли его сразу?
– Вы сейчас все узнаете... Карл потянулся к гробу и распрямил скрещенные руки покойника. Они неподатливо разогнулись, и он прижал их к бокам. Затем он расстегнул пиджак, откинул его полы, расстегнул сорочку и раскрыл "молнию" на брюках. Покончив с этим, он поднял голову и встретился глазами с острым взглядом Уилера, Тот смотрел не на тело старика, а на него.
– У меня такое ощущение, - сказал Уилер, - что я до этой минуты никогда вас не видел.
Карл Триллинг ответил ему мысленно: "Зато видишь теперь". И подумал: "Спасибо, Джо, ты был совершенно прав. Ты нашел ответ на этот мучительный вопрос: "Как мне поступать?" Ты сказал тогда: "Говори его языком. Будь таким, как он, все время".
"Хорошенькое дело! Попробуй-ка быть таким, как он. Человеком без иллюзий (от них никакой пользы! ) и без надежд (кому они нужны?), обладающим нерушимой привычкой преуспевать. Человеком, который может сказать: "Сегодня хорошая погода" - таким тоном, что все вокруг вскакивают по стойке "смирно" и отвечают:
"Так точно, сэр! "
Вслух Карл ответил только:
– Вы были слишком заняты все время.
Он снял пиджак, сложил его, положил на столик рядом с инструментами. Надел хирургические перчатки и вынул из стерильного чехла скальпель,
– Некоторые падают в обморок, когда первый раз присутствуют при вскрытии.
Уилер натянуто улыбнулся.
– Я не умею падать в обморок. Он действительно не упал в обморок; у него только вырвался подавленный возглас удивления.
– Так и знал, что вы удивитесь, - почти весело сказал Карл.
– Если вас интересует... впрочем, он действительно мужского пола. Судя по всему, этот вид яйцеродный. Они млекопитающие, но откладывают яйца. Интересно было бы поглядеть на самку.
– До этого мгновения, - сказал Уилер деревянным голосом, словно загипнотизированный, - я думал - ваши слова, что он не человек, были просто фигурой речи.
– Нет, вы так не думали, - отрывисто бросил Карл.
Оставив слова висеть в воздухе, он ловко рассек скальпелем труп от грудины до низа живота. Неопытному человеку всегда нелегко это видеть. Трудно осознать, что труп ничего не чувствует. Карл ожидал, что Уилер содрогнется или ахнет, но тот только затаил дыхание.
– Чтобы разобраться во всех деталях, нам потребовались бы многие месяцы, сказал Карл, искусно делая поперечный разрез в нижней части живота, - но одну вещь я хочу вам показать.
Ухватившись за ткань тела слева от крестообразного пересечения надрезов, он оттянул ее кверху и влево. Подкожные слои отделялись легко, вместе с жировым слоем. Они были не розовые, а беловато- зеленоватые. Теперь обнажились полосчатые мускулы на ребрах.
– Если бы вы прощупали его грудь, - сказал Карл, показывая пальцем на нетронутую правую сторону, - вы бы почувствовали совершенно нормальные ребра, как у человека. А теперь поглядите сюда.
Несколькими умелыми взмахами он отделил мускульные волокна от кости и поскоблил ребро - оно обнажилось, но Карл продолжал скоблить в промежутке между этим и следующим ребром, и сразу стало ясно, что ребра соединены между собой тонкой пластиной кости или хитина.
– Похоже на китовый ус, - сказал Карл.
– Смотрите. Он вырезал кусок и согнул его.
– Боже мой!
– А теперь посмотрите на это. Карл взял хирургические ножницы и рассек грудину сверху вниз, затем сделал поперечный разрез по нижнему краю ребер. Поддев пальцы под этот разрез, он приоткрыл одну сторону грудной клетки, словно дверку. Обнажилась легочная ткань. Она была не розовая, не черно-коричневая, какая бывает у курильщиков, а желтая, цвета чистой серы.
– Метаболизм у него фантастический, - сказал Карл, устало распрямляя плечи.
– Точнее, был фантастический. Он нуждался в кислороде, как и мы, но мог потреблять его только химически связанным в виде окиси углерода, окислов серы, а больше всего углекислого газа. Свободный кислород старик переносил с трудом. Пока он был молод, у него хватало сил проводить целые часы в воздушной среде, но с годами он все больше и больше времени вынужден был оставаться в привычной для него среде - это примерно похоже на смог. Так что его затворничество и редкое появление на людях вовсе не такой уж каприз, как считала публика.
– Но что он такое? Откуда?..
– спросил Уилер, растерянно показав рукой на труп.
– Я знаю об этом не больше вас. Прилетел каким-то образом откуда-то... Короче, пришел, увидел и... А теперь глядите.
Карл раскрыл вторую половину грудной клетки и отломал грудину: легочная ткань не была разделена на две части, на два легких, а занимала всю внутренность грудной клетки.
– У него одно сплошное легкое, хотя оно и делится на две доли.
– Верю вам на слово, - сказал Уилер внезапно охрипшим голосом.
– Но что же это такое, черт возьми?