Лезвие осознания (сборник)

Астахов Ярослав

Встроенный парализатор самурая обладал мощностью много большей, чем любые гражданские. В единое мгновение Трифонов перестал ощущать все тело свое вообще. Физические чувства улетучились так стремительно, что Павел не успел даже ощутить сожаления по поводу неспособности шевельнуть рукою или ногой. Он словно бы превратился в миг в чистое сознание . И – в этом неожиданном и новом состоянии обнаружил, с легким лишь удивлением, что не особенно и волнует его дальнейшая собственная судьба. По-видимому, интенсивное парализующее излучение обладало своеобразным наркотическим действием. Все приходившие теперь в голову Павла мысли носили легкий, отвлеченный характер. (Я раньше даже и не представлял себе, что можно размышлять о чем-либо таким образом. Ведь если постоянно ты куда-то спешишь… Итак, теоретически

существование хакеров невозможно . Мощь Терия неисчерпаема, и в состоянии он защитить себя от любого взлома. И тем не менее они существуют . Из этого можно сделать лишь один вывод: сам Терий им позволяет существовать. Однако для чего ему хакеры? Вероятно, они ему нужны в качестве санитаров этого виртуального леса . Лесные санитары… так в экологии называют волков. Или, вообще, хищников, без которых не возможно здоровье леса, как целого. Вот, волк уничтожает оленей. Отдельно взятый олень, конечно, не видит в существовании хищника ничего хорошего. Но если бы олени очень размножились, они бы слишком быстро съели весь ягель. Его покров не успел бы восстановиться вовремя. И тогда бы олени вымерли с голоду. Все олени… Конечно, Терий не позволяет хакерам взламывать что-то важное. Например – программное обеспечение самого Терия. Но регулярно он попускает им добираться ровно до того количества жертв, какое необходимо, чтобы на Земле не произошел демографический взрыв. А что еще мог бы Терий противопоставить этому взрыву? Войн нет. Болезни и эпидемии сделались чем-то вроде музейной редкости. И даже если тебе, скажем, отрубят голову, бригада реаниматоров-парамедиков имеет неплохие шансы приставить ее обратно… Наверное, Планетарный Электронный Мозг делается иногда и сам себе хакером . В таких случаях, когда активность каких-либо Номеров принимает формы, способные помешать поддерживаемому им на Земле режиму. Тогда в соответствующих ячейках матриц вдруг просто появляется соответствующий сигнал /умер/. А дальше актуальное состояние Номера, так или иначе, «само» уже приходит в соответствие с измененной матрицей. Например, посредством встроенного парализатора самурая и крематория.)

…Ко времени, когда гражданин Трифонов Павел был облачен в строгий костюм из прессованной крашеной бумаги и увозил его медленный катафалк, – он был исполнен уже состояния совершенной ни-к-чему-не-причастности. Его сознание фиксировало остраненно ток мыслей, и в остраненности этой подобно было сознанию маленького ребенка, когда, присев на корточки около городской лужи, следит перетекание по ее поверхности радужных бензинных разводов. Но содержание мыслей было не детским вовсе. И вряд ли бы вообще Павел мог указать возрастной период, в который он имел склонность созерцать такого рода материи. Ну разве что очень краткий… но, видимо, особенное состояние сознания, в котором он пребывал, имело свои права. (…Мы сами того хотели. Все наше общество навязывает нам жить, как будто по учению саддукеев. Навязывает вольно или невольно, насильственно или исподволь. Что общего мы можем иметь с адептами иудейской секты, с которой спорил, на суде тысячника, мой покровитель небесный? Разве не противоположная вера у нас, чем у них, которые утверждали: «ни духа, ни ангела, ни воскресения»? [1] Но мы теперь так живем, как будто не рассматриваем уже себя как неповторимых и вечных. Мы существуем, как просто популяция в дебрях виртуального леса. И каждому не нужен теперь свой ангел хранитель. Нас охраняет Механический Ангел . Один на всех. И перед которым мы все равны.)

1

«Ибо саддукеи говорят, что нет воскресения, ни ангела, ни духа…» (Деяния Св. Апостолов, 23:8.)

Павел не почувствовал боли. Ужасный жар крематорной печи казался ему теплом . Приятным теплом камина, когда протягивают к огню озябшие усталые руки.

А самого себя он чувствовал в этот миг свечой .

Оплывающей…

2002

Страшный

снаряд (сон)

Они несут ее, удерживая плат за четыре угла… Она говорит. Слова ее вырываются изо рта пузырями крови.

И кровью же пропитались ее борода и волосы, они лоснятся в свете серо-белого неба, а по нему бегут быстрые, тяжелые тучи… Кровь ее проницает плат. И падает, обрываясь вязкими каплями, вниз, в текущую под ногами землю, и впитывается в рябой снег.

Глаза отрубленной головы открыты. И поворачиваются в орбитах, но, кажется, ничего не видят. Она спешит говорить, она захлебывается кровью, но слов не слышно.

Какое-то сооружение приближается, возвышаясь над стелящейся по земле дымкой.

Баллиста.

Около нее суетятся люди в мятых доспехах и вымокшей меховой одежде. Тянут веревки. Медленно разворачивается окованная деревянная чаша, огромная, закопченная, напоминающая грубо выдолбленный великанский половник.

А голова подскакивает на плате, трепещет, бьется, и говорит неслышимые слова быстрее, и все быстрее… словно бы боясь не успеть.

Среди обломков ее зубов мелькает почерневший язык. Принесшие платок сближают его углы. Завязывают их в узел, затягивая как можно туже. И поднимают этот вздрагивающий узел, причем с огромным усилием, как если бы внутри была не голова человека, а равное по размеру свинцовое ядро, – и вбрасывают его в чашу.

Слышится глухой стук. И сразу же баллиста срабатывает. Чудовищная ложка взвивается и застывает вертикально, дрогнув, а маленькая черная точка удаляется в сером небе.

Стоящие у баллисты становятся вдруг расслабленными, поникшими. Движенья их тяжелы, замедленны, и будто бы они едва не валятся от усталости.

И все они смотрят вдаль, в одну сторону. Там, посреди оснеженных блеклых полей виднеется город – смутно, словно сквозь пелену дождя. Похоже, он обнесен темной деревянной стеною с башнями.

И вдруг ярчайшая вспышка возникает из его середины и накрывает его собой.

И падает после тьма. И делается вообще ничего не видно.

И только волна огня, словно бы круговая волна от канувшего в пруд камня, идет от города.

Она подходит все ближе. И перед ней летит раскаленный ветер, и слышны стоны.

И вот на фоне этой волны зияет, чернеющая, угловатая рама брусьев. И растворяется. И не остается уже ничего, ничего кроме этого исступленного, плавящего огня…

2001

Лезвие осознания

Долгие удары молотом утомили меня, и вот, я задремал, вглядываясь в огонь, присев у моего горна.

И пелена сновидения начала уже ткаться перед глазами…

Вдруг ясный стальной удар – пришедший, как удар колокола – разъял сон.

Я встал и оглянулся вокруг. Я увидел: все в кузнице оставалось таково в точности, каким я его оставил. Темная наковальня… молот, к ней прислонившийся… и наискось лежащий на ней клинок, вот только что мной оконченный.

Какие странные блики, вдруг я заметил, отбрасывает на его сталь прядающий огонь!

Вдруг сердце заспешило у меня так, что я невольно положил руку себе на грудь.

И капельки холодного пота – немыслимая вещь в кузнице – выступили у меня на висках.

Я вспомнил .

Я сделал много мечей. И ратники похваляли моих детей, и мы распили с ними не один кубок. А это что-нибудь значит, когда бывалые гридни приходят поговорить с оружейником. Рассказать, почему они до сих пор говорят и ходят.

Но тот, который заказал мне сей меч, не был воином. Иное было у него ремесло: колдун.

И меч сей нужен был ему для колдовских целей.

И приказал он выбить на клинке руны, сообщающие мечу особую, непосюстороннюю силу.

И я нанес эти знаки… И вот, я вспомнил: колдун предостерегал меня. Говорил: насади рукоять – немедленно. В то самое же мгновение, как только будет рожден клинок, имеющий начертание. Потому что иначе сила меча проснется, не ожидая, пока его возьмут в руку. Ведь руны означают имя меча. И оно – Осознание. И знай: он обоюдоостр, меч именем Осознание. Он делается слугою, когда управлен в ножны и рукоять. Но бойся – говорил мне колдун – лезвия Осознания!