Лезвие власти
Шрифт:
В крипте шел бой. С двух сторон напирая друг на друга, в проход лезли усатые морды солдат. Мерриз с непостижимой скоростью вращал мечами, парируя град ударов, и при этом, успевал атаковать. Из-под его клинков во все стороны били струи крови и летели ошметки мяса. Аттон сходу метнул все четыре лезвия в плотную толпу гвардейцев, и отвлекая внимание от Мерриза, бросился ко второму проходу, откуда напирала дворцовая стража в доспехах. Он рубил и колол, кромсал ножом и бил ногами, и когда затупившийся нож звонко лопнул, застряв в латах могучего бойца, Аттон подхватил скользкий от крови топор, и размозжил голову
Аттон, отбиваясь топором от красноглазого верзилы, вскрикнул от боли, и на мгновенье опустив меч, присел и вырвал зубами из предплечья тонкий, как шило, дротик. Мерриз снес голову копейщику, норовящему ткнуть Аттона в спину, и в прыжке ударил ногой в перекошенную морду красноглазого мечника.
— Уходим!
Он что-то швырнул в гвардейцев и потянул Аттона за рукав, увлекая его за собой в темной проход. Громыхнуло, и крипта тут же, наполнилась густым едким дымом. Аттон, спотыкаясь, бежал следом за монахом, ориентируясь на мерцающий вдалеке огонек, оставленного им факела. У каменных истуканов Мерриз остановился. Было слышно, как в темном проходе сталкиваются и матерятся гвардейцы.
— Цел?
Аттон, прижимая ладонь к окровавленному предплечью, кивнул.
— Надо погасить факел. У нас будет небольшое преимущество, пока они не догадаются осветить зал.
Мерриз, ни говоря ни слова, подпрыгнул и рванул факел на себя. За стенами что-то гулко ухнуло, и ближайший к Аттону истукан двинулся назад, освобождая участок стены. Факел мигнул и погас.
В темноте засверкал серебристыми искрами прямоугольник, переливающийся серо-голубыми волнами. Пока Аттон стоял, открыв от изумления рот, позабыв про рану и про бой, Мерриз шагнул к серебристому сиянию, протянул к нему руку, и исчез... Серый истукан сдвинулся с места, и тихо скрипя, пополз на место. Аттон на мгновенье замешкался, потом закрыл глаза, и выставив перед собой меч, шагнул вперед...
Молодой гвардеец, размахивая палашом, ворвался в темный зал и остановился, как вкопанный. Перед ним, в серебристо-белых лучах, бьющих из стены, исчезала черная фигура. Гвардеец в изумлении перевел взгляд на каменного истукана, и из груди его вырвался нечеловеческий крик. Статуя смотрела на него живыми горящими глазами, и улыбалась черным провалом рта.
63.
Дибо, держа над головой факел, бродил по щиколотку в крови по крипте. Гвардейцы выносили изувеченные тела и зло косились на монаха. Ульер, вымазанный кровью с ног до головы, словно мясник, сидел подпирая стену, и прижимал руки к резанной ране на животе. Дибо дошел до чаши и тупо уставился, на плавающий в крови, древний обрубок.
— Они шли не за короной царицы Геональ. И не за изумрудом Горенских правителей. Они не взяли ни одной монеты чеканки гремлинов. Ни одного алмаза... Ни одною кольца... Они шли за этим треклятым куском иссушенной кожи, но даже не вытащили Звезду! Почему? — Дибо заорал, глядя на Ульера. Великан поднял, мутные от боли глаза.
— Что?
Дибо поднял черную руку, и швырнул ее в чашу.
— Людям нужно золото или власть. Или и то, и другое сразу... Какими бы не были они бойцами, вряд ли они полезли бы внутрь самого страшного и охраняемого замка в Лаоре, только для того, что бы полюбоваться на кусок черной, сморщенной кожи… Великий Иллар!
Дибо сдавил пальцами лицо и застонал.
В ночь, когда в замок вламываются, и шагая по трупам прорываются к сокровищнице, к самому сердцу власти, двое неизвестных, один из которых, предположительно долгорский монах, а второй — наемник из Норка, исчезает Великий Герцог... Потом, налетчики, покрошив половину гвардии, так же таинственно исчезают, не взяв с собою ничего абсолютно...
Дибо мог среди ночи перечислить все, находящееся в сокровищнице, вплоть до количества звеньев в каждой тонкой цепочке. Но они не взяли ничего и исчезли... Как исчезли?
Дибо испытал непреодолимое желание бежать. Бежать сломя голову из этого проклятого замка, в Рифдол, в Бреммагну, к самому Зошке...
У входа в крипту дюжие гвардейцы держали за плечи молодого гвардейца, с совершенно седыми волосами. Капрал поводил бессмысленными гладами идиота, изо рта его бежала струйка слюны. Капрал был первым, ворвавшимся в зал с истуканами. Он должен был видеть, в какой Джайллар провалились беглецы. И то, что он увидел, напрочь вышибло ему мозги. Дибо, взглянув на сумасшедшего, опять испытал приступ тошнотворного страха. Гвардеец, дрожа, извивался в руках у солдат, и пускал изо рта пену. «На его месте мог быть я...» — Дибо с ненавистью посмотрел на черный провал туннеля, ведущего к тупику, и пошел наверх. Проходя мимо гвардейцев, он еще раз глянул на сумасшедшего.
— Прирежьте его, что ли...
64.
Аттон неподвижно стоял посреди круглого зала и тупо смотрел на выложенный черными квадратиками мрамора пол под ногами. В высокие, узкие, как бойницы, окна проникал серый свет. Между окнами, вдоль стен из серого с прожилками мрамора, стояли высокие черные шкафы, полные книг. Прямо перед Аттоном находились двери, из странного, излучающего серебристый свет, металла. Позади него, прямо из пола вырывались языки холодного голубого пламени. Мерриз стоял у окна и смотрел вниз.
Аттон, словно очнувшись, сунул меч в ножны за спиной, и осторожно, как по тонкому льду, сделал шаг вперед. Мерриз смотрел на него со странным выражением.
— Не бойся, Птица-Лезвие. Здесь все настоящее...
Аттон дошел до дверей и потянул на себя тяжелые створки.
— Джайллар… Заперто... Ты знаешь, где мы, монах?
Мерриз снова смотрел в окно.
— Да.
Аттон приблизился к голубому пламени и обошел его кругом.
— Ну и где?
— Вряд ли тебе понравится мой ответ, воин…
Аттон выпрямился и пристально посмотрел на монаха. Мерриз стоял вполоборота, и прижимая пальцы к губам, молчал. Аттон расшнуровал куртку, оборвал кусок рубахи, уселся на пол, и принялся бинтовать руку.
— Если бы я мало знал о долгорских монахах, то просто бы решил, что ты стараешься меня запугать... Но я вижу, что напуган сам. — Аттон натянуто улыбнулся, — Скажи мне, Мерриз, в какой Джайллар мы попали на этот раз?
— Ты почти прав, воин. Мы в Барагме...
Аттон, зажав в зубах узел, искоса посмотрел на монаха.