Либелломания: Зимара
Шрифт:
Обшарпанные стены женского туалета сдавили его, как в гробнице. Воняло плесенью и собственным адреналином. Он-то думал, уже всё! Ан вон как, значит, они чуть ли не в ловушке. В том, чтобы после провала избавиться от своих, было ещё полбеды. Рейне понимал, что немедленно после этого фалайн, или кто там был его тайный патрон, избавится и от него тоже. Ктырь понятия не имел, как подстегнуть добычу алмазов, не привлекая внимания к планете. Их ещё не раскрыли только потому, что Клуб действовал исключительно своими силами. Но этот шамахтон… Зимара, почуяв грабёж, всё чаще портила погоду и качество алмазов, крапила их, дробила. И сладу с ней не было никакого.
Мысли
Глава -21. Песцы Зимары
После всего…
После всего меня заперли в темноте. Потом явился Стрём… Помню, он пришёл на задних лапах. Моё набитое горем нутро было переполнено воспоминаниями, которые скрутились в узел из крови, карминели, сливок, каблука, самоцветов, белых носков и блестящего рычага, и вместить события следующих часов просто уже не могло.
Стрём погрузил меня в воланер за шкирку, и два или три обморока спустя вытолкал наружу. Холод схватил за горло, стиснул голову. От воланера до проходного корпуса какого-то здания было несколько шагов, но они подействовали как ледяная плётка. Босиком, в каморке, где решётки на окнах покрылись инеем даже изнутри, я дрожала одна. Табличка на стальной двери могла повергнуть в паралич:
ЛИКВИДАЦИЯ САНКЦИИ ОБ ОТМЕНЕ ПОСЛАБЛЕНИЯ РЕСТРИКЦИИ СДЕРЖИВАЮЩИХ МЕР НА ОГРАНИЧЕНИЕ ВХОДА ВРЕМЕННО ПРИОСТАНОВЛЕНА!
Пока я силилась сообразить, можно всё-таки входить или нет, с той стороны появился эзер. Вернее, я так решила, потому что его лицо прикрывал хромосфеновый череп. Он был едва ли с меня ростом, ослепительно лыс и одет в строгий безликий костюм. И держал гибкий лист отчётного планшета. С моей стороны прозрачный экран показывал лишь закодированную белиберду.
– Где я?..
Молчание было первым вариантом ответа, и я угадала. Пихая под рёбра, он просто вывел меня из морозильника в бокс побольше. Яркий свет лёг на плечи, выдавливал глаза, пока эзер перебирал формуляры. Я попыталась ещё:
– Это тюрьма?
Он молчал. Помещение было похоже на всё что угодно и ни на что сразу: безликое, как склад контейнеров для контейнеров. Покрутив головой, я наткнулась только на табличку мелкими, как муравьи, буковками:
« критическое снижение наращивания убыли отрицательного прироста температуры!»
– Это тюрьма, да?!
Голос треснул на морозе, от ступней на холодном полу вверх выстреливали импульсы. В один прекрасный момент я испугалась, что совсем не чувствую ног, и рухнула на колени. Эзер и ухом не повёл. Это было у них в порядке вещей, чтоб у новеньких отказывали конечности? Достал из заднего кармана металлическое яйцо и, подбросив легонько, отпустил. Прибор взлетел и завис у меня над головой. Яйцо треснуло, и, вывернувшись изнанкой, стало небольшой механической рыбой. Она кувыркалась точно надо мной, будто заключённая в невидимый круглый аквариум, уродливая и кривозубая.
– Латимерия, значит, – буркнул эзер. – Склонность к побегу, а ведь так и не скажешь.
Значит, тюрьма. Из плавников латимерии вытянулись гибкие витые кабели и схватили мои запястья, шею и лодыжки. И вздёрнули с пола на ноги. Хватка у этих кабелей была крепкая, точно у клешней. Навернулись слёзы от страха. И от злости на себя за то, что не только не сопротивлялась и не спорила, но даже не помышляла. Я просто трусила и болталась марионеткой. Только бы сказали поскорее, что меня ждёт…
– Нет пометки о диастимагии, а ошейник с диаблокатором, – задумчиво и лениво бросил лысый куда-то наверх, моей латимерии. – Бардак. Неужели нельзя оформить по протоколу?
– Я а… а-а-а!
Хотела сказать «аквадроу», но клешня пришла в движение. Заломила мне руку за спину, а голову откинула назад. Ошейник на горле щёлкнул и больно упал на босую ногу. Сквозь слёзы перед глазами возникла тросточка с проблесками молний на конце. Эзер помахал ею передо мной и почти коснулся своей ладони. Руку скрутило сильнее, я закричала в потолок. А эзер пробормотал:
– Не суид.
О, а я бы хотела. Только будь я суидом, он бы ткнул разрядом не в ладонь себе, а в глаз. Он сделал пометку в планшете, и латимерия вернула меня в положение куклы на витрине. Я открыла рот, чтобы произнести «аквадроу», но чувствовала себя сильно заторможенной и опять не успела. Конец трости ткнулся мне в плечо. Меня передёрнуло, но витые кабели не дали повалиться.
– Не бумеранг, – по слогам устало выдохнул садист. – Гриоик, вода.
– Я аквадроу! Аквадро…
– Гриоик-ноль-одиннадцать, вода!
Неужели они на самом деле собирались меня утопить, только чтобы узнать наверняка? Латимерия кувыркнулась и потянула меня за кабели к стене с дурацкой табличкой. За ней оказалась ниша и какой-то бак внутри. Механический кукловод дёрнул мою руку и силком погрузил её в бак по локоть.
Через миллисекунду я взвыла: там был кипяток!
От шока я оцепенела, но вместо того, чтобы остудить воду, выплеснула бак целиком в эзера. Бокс наполнился паром и превратился в настоящую баню.
– Буйная! – рявкнули в горячем тумане. – В карцер бентоса!
Бентоса? Но я уже теряла сознание, пока железная латимерия по имени Гриоик-ноль-одиннадцать волокла меня по полу.
*
*
*
Мне снилось, что я на вершине. Что я добралась. Что я молодец.
Но там уже стоял Кайнорт Бритц, потому что поднялся первым с пустыми руками. Я стащила со спины клятый камень мести и ненависти и, взвесив в руках напоследок, бросила в Бритца. Послышался грохот. Но когда пыль рассеялась, на его месте оказалось битое зеркало в полный рост. В нём отражалась я, и эта я опустила глаза… развернулась… и ушла. Но как я могла уйти там, в отражении, если прямо здесь что-то не давало пошевелиться? Оглядев себя во сне, я ужаснулась: это та, другая, уходила прочь. А я стала её отражением, разбитым на миллион трещин.
*
*
*
Пришла в себя от боли и холода. Не того мороза, который кристаллизовал кровь снаружи, а подвального и сырого. Я лежала и подвывала от жжения, но голова ворочалась с трудом. Ошейник грубо врезался в кожу. Всё-таки подвинув затылок, я рассмотрела, что лежу раскинутая на прочной и толстой сетке, сплетённой в виде паутины. Снова совершенно голая под гудящей лампой, как на решётке гриля. А вокруг – стального цвета стены, и весь карцер занимает эта сеть подо мной, и для чего-нибудь ещё едва ли остаётся место. Правую руку я почти не чувствовала, на неё страшно было взглянуть, но боль заливала плечи, ломала спину и прожигала до мозга костей. Поднять левую удалось не сразу, но её тут же притянуло и шмякнуло о паутину. Здесь пленников удерживали гравитацией? На двери крупными буквами светилось: