Лицей послушных жен (сборник)
Шрифт:
Лил напоила меня и снова уставилась в книгу «Домоводство». Но я замечала, что она бросает на меня любопытные взгляды в то время, когда ей кажется, что я дремлю. Наконец она не выдержала. Отложила книгу и низко-низко наклонилась надо мной, ее ноздри раздувались, как у собаки.
Через неплотно прикрытые веки я видела ее глаза совсем близко и, не выдержав, открыла глаза. Лил отшатнулась.
Я вопросительно посмотрела на нее.
– От тебя чем-то пахнет… – сказала Лил.
– Чем? – испугалась я, отлично понимая, что
– Как от автомобиля… – пояснила Лил. – Что-то похожее на запах того, чем заправляют моторы. Забыла, как называется…
Я промолчала, испугавшись, что недостаточно хорошо вымыла голову. К тому же мог вонять и мой халат, который я спрятала под подушку. А может быть, это уже давало о себе знать дыхание ада, в который я окунулась.
– Слушай, Лил, – решилась спросить я. – Ты не можешь принести мне что-нибудь из гардеробной? Какое-нибудь платье или брюки.
– Зачем? – спросила Лил. – Когда выздоровеешь, тогда и принесу. Сейчас госпожа Воспитательница не разрешит.
– А ты спроси у нее. Просто мой халат совсем мокрый: я вчера сильно вспотела от боли… – соврала я.
– Да, это нехорошо, – согласилась Лил и отложила книгу. – Сейчас попробую.
Я вспомнила, что и мои тапки были мокрыми от росы, и добавила:
– И… засандаль мне…
– Что? – не поняла Лил.
Я испугалась. Ведь «засандалить» было одно из тех новых слов, которые я услышала ночью в туалете.
– Ну… – смутилась я. – Может, ты принесешь мне еще и какую-нибудь обувь? Мои тапки совсем расползлись.
Лил пожала плечами и тихо вышла из палаты, не забыв при этом закрыть ее на ключ.
Я была рада остаться одна.
Посмотрела на окно. Оно казалось плотно закрытым, но я знала, что это не так. Может, попросить госпожу Воспитательницу, пока не поздно, забить его самыми крепкими длинными гвоздями?
С улицы доносились веселые голоса курсанток, которые собирали в больничном саду райские яблочки на варенье.
Я наконец осталась в одиночестве, открыла книжку «Катина любовь», уставилась в нее. Слова так и прыгали перед глазами.
Среди них не было ни одного из тех, которые я слышала сегодня ночью.
Значит, стриты разговаривают совсем не так, как мы.
Я напрягла память, вспоминая новые слова и понятия. И мысленно составляла некий словарик из услышанных слов.
«Засандалить». Здесь все понятно: надеть сандалии, то есть обуться.
«Тоналка?» Та девушка сказала что-то вроде: «У тебя есть тоналка?» Может, она имела в виду камертон, по которому можно проверять тональность голоса? То есть стриты тоже заботятся об интонации в разговоре, чтобы голос звучал мелодично? Нас этому учили на уроках «общения».
Дальше шли «хаер» и «прикид». Что такое «хаер», я поняла: речь шла о прическе. Значит, стриты так же учат английский, как и мы.
А вот насчет «прикида»… Госпожа Учительница иногда говорила нам «сделаем прикидку», когда речь шла о черновом написании какого-нибудь сочинения, чтобы мы не наделали ошибок. То есть стриты тоже пользуются «прикидом», чтобы не наделать ошибок. Только вот в чем? «Копец» – это, видимо, тот, кто копает.
А вот словам «цирла», «фуфло», «кумарит», «херня», «мусора» я не могла найти толкования. Может, я просто неправильно их услышала?
Я подумала о том, что если рано или поздно нам всем придется выйти за пределы нашего заведения, то почему мы не изучаем язык стритов? Ведь общаться с ними все равно придется – с прислугой, водителями, парикмахерами, продавцами, врачами, то есть со всей обслугой, с которой так или иначе доведется встречаться в самостоятельной жизни.
Наверное, мне нужно внести такое предложение на рассмотрение, когда начнется новый учебный год. Но как объяснить, где я услышала эти слова? Ох…
В мыслях я снова и снова возвращалась к ночному происшествию, и оно казалось мне кошмарным, но интересным сном. Мне иногда снились такие сны – в них было много запрещенного, чужого, того, о чем нельзя рассказывать вслух.
А пересказ снов тоже входил в программу обучения, только такая практика называлась иначе: «час откровений». Госпожа Директриса собирала нас у камина, и мы по очереди рассказывали, что кому приснилось. Она считала, что сны являются воплощением всех наших сокровенных стремлений и желаний.
По большей части наши сны были сказочными, в них фигурировали белые лошади, кареты, принцы, эльфы, победа добра над злом, свадьба. Все рассказывали почти одно и то же, и мы были счастливы от такого единодушия.
Но теперь и это беспокоило меня, ведь я точно знала: большинство моих рассказов о снах, которые я могла озвучить у камина, были выдумкой. Потому что довольно часто мне снилось совсем другое – не белые лошади, не эльфы и не свадьба, а какие-то обрывки из того времени, которое я плохо помню наяву: лица незнакомых людей, лабиринты улиц, по которым я лечу и не могу остановиться, мерцающие огни, закрытые двери.
Сначала я думала, что я одна такая, а потом, когда слышала, как стонут во сне мои одноклассницы, поняла, что и их сны порой далеки от тех радужно-розовых сказок, которые они рассказывают у камина.
А после того бала, после приключения в ночном саду, в мои сны все чаще приходил Саксофон. И то, что наяву казалось мне чудовищным и жутким, то, из-за чего я так страдала, во сне представало передо мной таким привлекательным, что утром я по полчаса стояла под прохладным душем.
Но что было более правдивым – мои сны или реальность, я пока не могла решить. Не могла определиться и сейчас.
Я уставилась в книжку и заставила себя прочитать несколько строк.
«…Он взял ее за руку. Она задрожала, опустив глаза. Он стал перед ней на одно колено.