Лич из Пограничья
Шрифт:
Поэтому конь вернулся к Име.
Лич его не особенно пугал. Вроде, человек — и человек. Клыков не скалит, напасть не пытается, хозяйку, тоже вот, не трогает. И этого, что с бездонной пастью, прочь отогнал. Браслетик ночью грозный окрик услышал и на него пошел — все, людской зов. Рядом с человеком лучше, чем одному. И конский пожиратель, жуть жуткая, тут же утек за холм — испугался! Значит, сильный этот, одноглазый с мечом, хоть и пахнет могильным холодным духом.
И все же лучше к такому совсем близко не подходить.
Конь покосился
— Ладно, кто бы на твоем месте не испугался? Сбежал и сбежал. Вернулся же? — будто прочла его мысли Има. Она вернула Моа плащ, завернулась в свой, предложила. — Нам бы вторую лошадь добыть.
— Живые кони таких, как я, обычно не носят, — был ответ.
— Выходит, у вас все кони мертвые? — прозвучал вдогонку закономерный вопрос.
— Да, такие и есть.
Има подумала немного, и через пару мгновений просияла.
— На, — всучила Моа повод Браслета. — Пусть привыкает к тебе. Ты ему, вроде, не так уж и страшен, как сам считаешь. А я себе, как выдастся случай, еще одну лошадь куплю. — Как ни странно, задумка девушки удалась. Конь уверенно за личем пошел, будто знал его всю жизнь. — Видишь, не только с мертвым конем столковаться можно. И живой все поймет, коли ты человек хороший.
— Я не хороший, — эхом отозвался Моа.
Има пожала плечами.
— Я по своим наблюдениям сужу, а по ним — ты хороший.
— Обмануться не боишься?
— Боюсь, но что поделать? Хорошие люди, как самородки в золотоносной стремнине, пока не перемоешь гору песка — не найдешь. А коли не искать, так и жизнь проживешь в сплошном песке, без настоящего золота. Хотя, мне, вот, вроде и жаловаться грех. У деда в селе «золотых» людей немало было.
Моа отметил, с какой грустью девушка произнесла «у деда». Не «у себя»… Неожиданное чувство солидарности родилось в груди: он тоже знает, как это — понимать, что место, к которому привык, вовсе не твой дом. И все же, странное ощущение — ведь, обычно чувства у мертвых притуплены, а тут… И он снова вспомнил Архо и Люсьену, которых мысленно осуждал за их нелепые эмоциональные спектакли. Они, наверняка, теперь считают его врагом.
И попытаются уничтожить при первой же возможности.
Отбросив неприятные мысли, лич поинтересовался:
— Как твоя магия?
— Восстановилась немного. Если пару дней растрачивать не буду, наберется и для боя, чтобы уж вдарить — так вдарить!
— Пару спокойных дней нам никто не обеспечит. Ночей — уж точно.
— Ох, и надоедливые… — Има, морщась, потерла скрытый тканью амулет. — Чтоб их, этих мертвяков.
Тропа почти отвесно увела на холм, в самый залитый рассветным солнцем небесный зенит. На вершине с утоптанной ровной площадки было видно, как стекающая вниз по склону дубрава разрывается надвое широкой дорогой. Но добраться до этой дороги оказалось тем еще приключением. Склон, по которому спускались, в отличие от противоположного, обращенного к Иминому селишку, обрывался слишком круто. Видимо, когда-то злая буря обглодала его до самых каменных костей, что торчали теперь валунами и скалами меж деревьев, словно в напоминание о позабытом катаклизме.
Спуск получился неторопливым, а для Браслета и вовсе тяжким. Иногда ему приходилось почти что на зад садиться — таким резким был уклон. И все же они сошли с холма без потерь.
Там, где тропа вливалась в дорогу, Моа остановился. Има тоже резко встала.
— Что это? — спросила, отследив напряженный взгляд спутника.
— Оленеголовый, похоже.
В воздушно-кружевном малиннике, действительно, лежали кости. И слишком уж сильно они были покрошены — издали почти не разобрать. Лишь в оглодках рогов, торчащих из-под листьев, угадывалось нечто знакомое.
— Пойдем, взглянем?
Има, со свойственной ей восторженностью, первая ринулась опознавать останки. Моа с конем в поводу отправился следом. Он предположил верно — разномастная мешанина костей подтверждала, что упокоился в малиннике именно многоголовый знакомец. И все же, узнать его оказалсь непросто. Все черепа были расколоты, а, скорее, раскусаны на мелкие куски. Твердые рога, что далеко не всякому хищнику по зубам, были измельчены небрежнее остального — видимо, нападавшего они не интересовали.
Пока Моа прикидывал габариты того, кто так ловко разделался с их ночным врагом, неосведомленная Има бодро порылась в обломках и выудила неполную берцовую кость, на которой остались два четких следа.
— Смотри, — округлив глаза, приложила к находке руку. Между откусами уместилось расстояние в локоть длиной. — Это что же за пасть такая тут отгрызла?
Отложив кость, девушка бросилась к остаткам пары не превращенных в труху черепов и нашла на них подобные отметины.
Лич не стал больше держать спутницу в неведении.
— Ночью кто-то оленеголового по холму гонял, и мы его почти не интересовали.
— Кто же? — Има сперва изумилась, а потом подхватила кость и принялась приставлять к следам чудовищных зубов руку то так, то эдак. — Как думаешь, в мою ладонь эти зубки будут?
Она посмотрела на лича многозначительно, и Моа без слов понял, что кроется в этом взгляде.
Подтвердил догадку:
— Неведомое создание из Герцогова подвала.
— Как-то выбралось, — согласилась Има. — Эх, жаль я его из-за непроглядного мрака так и не рассмотрела. При новой встрече точно бы узнала. Интересно, кто это?
— Рано или поздно выясним, — рассудил Моа.
— Удивимся, наверное, когда увидим. Вот, ты каким его представляешь?
— Никаким. Обычным.
— Обычным? — Има, кажется, даже немного расстроилась. — Не может такое создание быть обычным. Прояви же фантазию! — С этими словами она бодро вычертила что-то острым концом кости на земле. Получилась горбатая, щетинистая кракозябра с пастью в пол собственного тела и тощим хвостиком. — Я его примерно так представляю. А ты что-то хочешь добавить к портрету?