Личное оружие
Шрифт:
– Тысяч десять.
– Мишин молча открыл сейф, забравшись в него с головой и что-то бормоча, отсчитал денег.
– Не много ли для ужина?
– он протянул их Саватееву.
– Не много, Боря, не много. И положи-ка мне в кейс пару бутылок твоего замечательного коньяка.
Нинико ждала его на Тверской. Саватеев увидел её издали, она стояла в стороне от потока прохожих, её нельзя было не заметить: яркая, даже среди пестрой толпы, черные волосы до плеч, светлая косынка, небрежно повязана на шее.
Ах, Нинико, Нинико, неспетая песня...
Теперь застарелая ревность, как открывшаяся рана, снова обдала болью.
Он покосился на водителя, тот напряженно смотрел вперед, в потоке машин ему было не до прохожих. Саватеев тронул его за плечо:
– Леша, сдай вправо, я сойду.
Машина медленно притормаживая, послушно притормозила у тротуара.
– Извини, Нинико, я - на машине, улицы забиты...
– Не страшно, Евгений Степанович, я только подошла.
– Замечательно выглядишь...
– Спасибо.
– И давай на ты, хорошо?
– Попробую, - она слабо улыбнулась.
Глава 5
У входа в ресторан сидел на стуле разморенный жарой и хмельными напитками пожилой краснолиций швейцар.
– Мест нет, господа, - но, узнав Саватеева, поднялся со стула и приложил руку к козырьку:
– Здравия желаю!
– Вольно!
– ответил Саватеев.
– Мареничев на месте?
– Обязательно. Как штык, - швейцар качнулся.
– Кто такой Мареничев?
– спросила удивленная Нинико, когда они оказались в вестибюле.
– Администратор. Мой приятель, Валера. Кстати, бывший доцент. Специалист по теории вероятностей.
Нинико промолчала, сегодня она уже ничему не удивлялась.
Валера оказался плотным рыжеватым мужчиной в строгом черном костюме.
– Познакомься, - Саватеев представил Нинико: - Нина Корнеевна. Для друзей - Нинико. Столик на месте?
– Как всегда.
Ресторан был заполнен, в воздухе слоился сигаретный дым. Мареничев провел их к боковому столику у окна, принес два стула. Мгновенно рядом оказался официант, как из-под земли вырос.
– Две бутылки шампанского...
– начал Саватеев и вопросительно посмотрел на спутницу. Подавленная видом переполненного зала, гулом голосов, Нинико подняла на него растерянные глаза.
– И что-нибудь перекусить... На твой вкус.
За столиком у следующего окна сидел Роберт Донован с белокурой манекенщицей Эльзой, которую он подцепил для компании на презентации в доме моделей. Место Донован выбрал не случайно. Он уже побывал здесь несколько раз, подружился с администратором-доцентом Валерой, определил и дежурный столик, за который Мареничев обычно усаживает ученых друзей. Заметив, что сегодня он провел к столу моложавого крепкого интеллигентного вида мужчину с красивой женщиной - это были Саватеев и Нинико, Донован выставил на окно дипломат с встроенным диктофоном и развернул его в их сторону.
– Мешается под ногами, - пояснил он Эльзе.
Теперь сверхчувствительный микрофон направленного действия смотрел точно на Саватеева. Потягивая пиво, Донован развернув блокнот и начал набрасывать карандашом портрет своей новой знакомой. Кукольное её личико кокетливо улыбалось, длинная черная сигарета в отставленных пальчиках чадила на отлете.
– Ты такая грустная...
– Саватеев наклонился к Нинико: - Может хватит? Хочешь, расскажу тебе одну историю?
Она едва заметно кивнула.
– Так вот. У меня есть один знакомый. Нормальный, в общем, парень. Влюбился, женился, обычная история. Она была прелестна, моложе его на семь лет. А он работал с утра до глубокого вечера. Был помешан на электронике. И вот однажды, когда они сдали в серию очередной прибор, он, как на крыльях, примчался домой - поделиться радостью. На кухонном лежала записка: "Прости, мой дорогой, и прощай. Сердцу не прикажешь." От неё остались только домашние тапочки. Они сиротливо стояли в ванной, будто извинялись за хозяйку. Началась маята. Лекарство от любви всем известно...
– Новая любовь?
– она улыбнулась, её забавлял рассказ.
– И он так думал. А потом понял: нет, не новая любовь...
– А что же?
– Нинико заинтересовалась всерьез.
– Новая любовь - это потом. А вначале - презрение и месть Он рисовал в своем воображении эту месть... И ей, и своему сопернику. Он видел её раскаявшуюся, раздирающую рубашку на груди с криком - прости! Конечно, он и не пытался мстить, они уехали в другой город, их было не достать. Но даже слепой ярости и презрения оказалось достаточно: любовь сгорела в этом огне, и он перестал мучиться. А потом у него появились и новые подруги, и новая любовь. Тебе неинтересно?
– Выходит, лекарство от любви - презрение?
– Точно. Почти математическая формула, - он замолчал, и она вдруг поняла, что он говорил о себе. Утешал её, предлагал себя в товарищи по несчастью.
– А лекарство для любви существует? Не против, а для.
– А как же?! Могу поделиться, - Саватеев наклонился к ней:
– Шампанское, милая Нинико. И деньги. Но в большом количестве.
– И только?
– С хорошими деньгами мужчина чувствует себя увереннее, и, если он не дурак, легко завоюет её сердце. Он может покупать ей цветы и подарки, ужинать с ней в ресторане, уехать с ней к морю... Деньги все упрощают до предела.
– Это уж слишком, - возразила Нинико, - грустно, если это так. Грустно, обидно и неприятно.
– Большие деньги это нечто другое, чем просто деньги. Это как раз тот случай, когда количество переходит в новое качество. Скоро они у меня будут. Я сделаю аппарат, которого нет нигде в мире. Абсолютно нигде. И потом я покажу тебе весь мир, и ты убедишься, что жизнь прекрасна. Подожди немного.
– Ладно. Я подожду, - она невесело улыбнулась.
– Мне ведь все равно ничего другого не остается.