Шрифт:
Подержанный «Москвич» голубовато-зеленого цвета медленно продвигался в потоке машин от площади Маяковского в сторону Белорусского вокзала. В нем сидели двое мужчин и женщина; мужчины на передних местах, женщина — позади. Фамилия того, кто правил, — Шелешнев, другого — Соколов; оба были боксерами среднего веса, сегодня им предстояло встретиться в полуфинале всесоюзного первенства. Их спутницей была жена Соколова, звали ее Нина.
Хотя Шелешнев был всего на три года старше Соколова, казалось, разница в летах между ними гораздо больше. В Соколове было что-то юношеское, в то время как Шелешнев в свои
Любителям бокса казалось непонятным, почему Шелешневу еще не удалось добиться звания чемпиона. Боксировал он около двенадцати лет, провел более полутораста боев, не раз побеждал лучших мастеров страны, но в личном первенстве редко доходил до полуфинала. Шелешнев лучше своих друзей и доброжелателей знал, чего ему недостает. За его спокойным, даже холодным, обликом скрывался впечатлительный, чуткий ко всякому раздражению характер. Ничего не стоило выбить Шелешнева из душевного равновесия, хотя внешне в нем нельзя было заметить никакой перемены. Даже близким друзьям его было невдомек, что этому спокойному, собранному человеку не хватает выдержки, уверенности в себе. Тем не менее и сейчас, в близости заката своей спортивной карьеры, Шелешнев не терял надежды добиться почетного звания.
Иначе сложилась спортивная судьба Соколова. Он боксировал всего четвертый год, но уже считался кандидатом на звание чемпиона страны. У него не было опыта Шелешнева, выдержки и расчетливости нынешнего чемпиона в среднем весе Ваграмова, он мог победить сильнейшего и проиграть более слабому противнику, но его смелые атаки, красивая, отважная манера, в которой он вел бой, ставили его в один ряд с лучшими мастерами страны. Во всяком случае, в прошлогоднем розыгрыше личного первенства судьи долго не могли решить, кому присудить победу: Соколову или ветерану ринга Ваграмову? Лишь после долгих обсуждений, до предела наэлектризовавших зрителей, победителем был провозглашен Ваграмов. Соколов легко принял свое поражение, будучи твердо уверен, что звание чемпиона от него не уйдет.
Несхожесть характеров нисколько не мешала дружбе этих двух людей, начавшейся с первого появления Соколова на ринге, как не мешало их дружбе и то, что женщина, которую Шелешнев любил долгие годы, стала женой Соколова. Шелешнев сам познакомил Нину с Соколовым. Он так никогда и не сказал Нине, что любит ее, не знал, догадывается ли она об этом. Соколов не подозревал, что оказался счастливым соперником друга. Став женой Соколова, Нина решительно изменила свое отношение к Шелешневу: стала суха до резкости и, обычно женственно-милая, зачастую говорила с ним повышенно-раздраженным тоном. В конце концов Шелешнев решил, что она знала о его любви. Была ли это женская месть за его нерешительность или желание показать — совершенно лишнее, — что ему не следует питать никаких надежд, Шелешнев не мог разобраться. Соколов однажды попытался его утешить:
— Не обращай внимания, старик. Женщина, даже любимая, никогда не станет между нами.
— Я тоже так думаю, — усмехнулся Шелешнев.
Шелешнев мягко переключал скорости, на педаль акселератора нажимал так нежно, словно она была фарфоровой. Машину он взял из экспериментального цеха автозавода, где работал главным диспетчером, решив наездить сто тысяч километров без капитального ремонта.
— Лучше бы на метро поехали, — проговорила Нина.
В зеркальце над ветровым стеклом Шелешневу было видно синее перышко на ее шляпе и краешек загорелого лба.
— Тише едешь — дальше будешь, — отозвался он, притормаживая у светофора.
— Кажется, это вообще правило вашей жизни. Не знаю, оправдало ли оно себя.
— Ну, ну, Ниночка, — обернувшись к жене, примирительно сказал Соколов, — не нервируй моего противника! Вот выиграю первенство, — продолжал он мечтательно, — возьму в институте отпуск на месяц и поеду на Курщину по яблоки. До чего, Алеша, у моих стариков ранет важный!..
— А я? — спросила Нина. — Или, став чемпионом, ты меня бросишь?
— Еще бы! Чемпион страны и пловчиха второго разряда — неравный брак! — Он захохотал, показывая белые, тесно поставленные зубы.
— Вот что, Сережа, — в обычной своей серьезной манере заговорил Шелешнев, — я должен тебя предупредить: что буду драться, как говорили на фронте, до последнего дыхания. Прошлогодний номер не пройдет. — В прошлом году Соколову удалось в первом же раунде провести сильный удар, от которого Шелешнев так и не оправился до конца боя. — Я говорю для твоего же блага, ты знаешь, к чему ведет недооценка противника. А потом, кроме меня на твоем пути еще Ваграмов, с ним вовсе шутки плохи.
— Да, крепкий орешек, — задумчиво согласился Соколов и вдруг спросил: — Почему ты так редко сигналишь? Если бы у меня была машина, я бы только и знал, что сигналил.
Шелешнев испытал легкую зависть к Соколову, который мог так беззаботно смеяться и шутить перед самым боем. Сам он не то чтобы волновался, но чувствовал чуть давящую торжественность этих последних минут.
Он переехал мост у Белорусского вокзала и свернул в правый рукав Ленинградского шоссе, где было несколько посвободнее.
— Ну, Алеша, к стадиону давай с ветерком! — попросил Соколов.
— Что ты, Сережа, овес-то нынче почем? — Свои редкие остроты Шелешнев произносил с таким застенчиво-смущенным видом, что его собеседникам становилось не по себе.
Промелькнул клуб летчиков, а по другую сторону — ворота ипподрома с зелеными вздыбленными конями, показалась ограда стадиона, затем толпы людей у станции метро, рекламный стенд кинотеатра «Динамо» у южного входа. Последний поворот, и они выехали на площадь перед кассами. Шелешнев всегда оставлял машину здесь, не пользуясь служебным въездом.
Первой из машины вышла Нина, оглаживая чуть помятую юбку. За ней с чемоданчиком в руках последовал Соколов. Он был в светлом пыльнике поверх белого свитера и легких тренировочных брюк. Соколов напоминал боксера из кинофильма. В своей простой, до небрежности, одежде он выглядел щеголем. Шелешнев в габардиновом пальто песочного цвета и замшевой шляпе рядом с ним казался каким-то будничным, серым. У него было хорошее мужское лицо, которое не портил слегка приплюснутый боксерский нос, но надо было долго приглядываться к Шелешневу, чтобы потом с некоторым изумлением обнаружить, что он вовсе недурен.