Личное задание

Донской Сергей Георгиевич

– Тебе конец, ублюдок, – процедил Эрик, приближаясь к «Мерседесу», но обращаясь, конечно, не к нему.

Он уже был готов запрыгнуть в свою видавшую виды «бээмвэшку» и мчаться разбираться с Губерманом, когда еще более обескураживающая мысль пришла в его набриолиненную голову. А что, если это – привет от самого Папы, пронюхавшего, что вокруг Эрика все чаще витает густой запах анаши? Тогда это чревато самыми непредсказуемыми последствиями. Отстранением не только от дел, но и от жизни. Папа на дух не переносил дурь и тех, кто ее употребляет. Правда,

сначала всегда следовало первое и последнее предупреждение. С Эриком на эту тему разговора пока не было.

Не делясь со спутниками своими подозрениями, он описал круг возле своей темно-зеленой мечты, задумчиво касаясь особенно заметных вмятин на боках «Мерседеса». Чем-то он напоминал при этом молчаливо скорбящего человека у выставленного напоказ гроба. Тем более что даже лютый зной не мог отбить у Эрика страсти к траурному облачению. Осмотр привел его к слабоутешительному выводу. Автомобиль не был угроблен окончательно, но для его реанимации требовались время и деньги.

Бойцы не мешали своему командиру, зная, что под его горячую руку лучше не попадаться. Они держались поодаль и тоже изображали безмолвное горе.

Повернувшись к ним с почти кинематографической грацией, Эрик вкрадчиво осведомился:

– Отморозились? Садыкбековы где?

– В сторожке, наверное, отсиживаются.

– Наверное? Не знаю такого слова!

– Так дверь изнутри заперта. На щеколдочку.

– На щеколдочку, значит...

Эрик сплюнул и приблизился к сторожке. Дверь действительно не поддавалась. Окно было завешено газетными листами. Попытавшись заглянуть внутрь, он обнаружил, что упирается носом прямо в задницу какой-то фотомодели за стеклом. Фортуна повернулась к бригадиру Эрику задом, а сам он очутился в одном глубоком месте. На «ж» начинается, на «а» заканчивается. Разгадка известна даже младенцу.

Пушечный удар ноги чуть не снес дверь с петель, лишив ее хлипкого засова. Как ни странно, следы погрома внутри сторожки Эрика немного успокоили. Он столкнулся не с чьей-то шуткой, не с розыгрышем. Все было всерьез: реальная кровь, конкретные трупы. Этого добра сейчас вокруг навалом, только успевай разгребать.

Сколько Эрик ни пинал ногой валявшегося на полу Садыка, тот никаких эмоций не проявлял. Как нетрудно было определить – уже несколько часов кряду. Кровь собралась под ним в полузапекшийся черно-коричневый корж. Бросив на него взгляд, Эрик мрачно продекламировал:

– Мухи-цокотухи, кушайте варенье. Или вам не нравится наше угощенье?

Перейдя под смешки бойцов к Беку, раскинувшемуся на топчане, он достал из кармана золотую зажигалку, высек пламя и проверил на живучесть второго азиатского брата. Тот вскрикнул, схватился за обожженное ухо и вытаращился на Эрика так, словно посчитал его продолжением своего лихорадочного бреда.

– Живой? – приятно удивился Эрик. – Тогда здравствуй.

– Нога, – пожаловался Бек вместо того, чтобы ответить на приветствие. Гримаса на его лице совсем не походила на радостную улыбку.

– Продырявили?

– Ага. Залетные

какие-то. Вошли и с ходу шмалять начали. Садыка положили, меня... – Рассказывая о приключившейся беде, Бек так разволновался, что сделал попытку сесть. Этого не позволила ему твердая рука бригадира, придавившая его к топчану. Другая рука требовательно щелкнула в воздухе пальцами:

– Нож сюда! Быстро!

– Зачем нож? – насторожился Бек.

– Поступил приказ: раненых добивать, разве не знаешь? – Эрик засмеялся, прежде чем добавить: – Шутка. Расслабься, Бек. – Он вспорол заскорузлую от крови штанину и сочувственно цокнул языком: – Хреновые твои дела, братан, совсем хреновые. В упор стреляли?

– Ну, – подтвердил Бек. – С трех шагов... С двух...

– В том-то и дело. Кранты теперь твоему костылю. Заражение пошло. Медицина бессильна.

Бек не поверил:

– Ты что, Эрик? Это же только нога – не череп, не брюхо... Заштопать только...

– А на кой хер? – удивился бригадир. – Все равно тебе помирать.

Бойцы, наблюдавшие за этой сценой, ничего не понимали. Избытком сострадания никто из них не отличался, но браток пострадал за общее дело и заслужил, чтобы его поддержали, подогрели деньгами, отправили в больничку. И потом, почему не задается никаких вопросов о нападении на пост?

Видимо, Беку это тоже показалось странным, потому что он, захлебываясь от избытка чувств, заговорил было о том, какой беспредел творился здесь минувшей ночью, но Эрик его оборвал на полуслове:

– Не звезди. Захотели бы тебя замочить, ты бы сейчас соловьем не заливался. В ляжку никого не мочат. В упор не промахиваются. Туфта все это. Дерьмо собачье.

– Эрик, бля буду, я...

– А ты и есть бля. Бастард. Чурка долбанная. Зачем на засов запирался, перед тем как ногу себе дырявить? Я бы тебе все равно не поверил, но тут ты здорово прокололся.

– Это уже потом я закрылся, – заспешил Бек с объяснениями. – Когда они ушли.

Эрик презрительно усмехнулся:

– Между топчаном и дверью ни капли крови.

Глаза Бека заблестели в полумраке, забегали по сторонам. Проглотив тошнотворный на вкус ком в горле, он выдавил из себя:

– Это Садык, падла, все затеял. Я только...

– Короче.

– Он с ножом на меня полез. Я и пальнул.

– Себе в ногу?

– Эрик, – взвизгнул Бек, – мамой клянусь! Я ни в чем... Я ничего... Садык начал...

Остановив его повелительным жестом, Эрик огладил ладонями свои старательно зачесанные назад волосы и сказал, глядя в стену:

– Насрать мне на Садыка и на тебя. Скажи лучше, кто аппарат мой раскурочил?

– Мы сидели себе, отдыхали. – Бек заговорил так быстро, что даже постанывать в паузах не успевал. – Садык драндулет в кустах увидел, пошел туда. Возвращается и смеется. Я, говорит, с одной русской ссыкушкой познакомился, она...

Внезапно Эрик, весь перекосившись от ярости, дважды ткнул кулаком в распластанное перед ним лицо, приговаривая при этом свистящим шепотом: