Личное задание

Донской Сергей Георгиевич

– Руки за такое отрывать надо, – упавшим голосом закончил очкарик.

– Что-о? А ну, иди сюда!

Тележка с бидоном озабоченно заскрипела и поспешно подалась назад. Следом заколыхались пустые ведра, повторяя порывистые движения несущих их рук. Вдогонку дачникам полетела недопитая бутыль с минералкой, угодив в трусливо сгорбленную спину очкарика. Он даже не оглянулся, но перешел с трусцы на бег, опередив спутника. Обоих проводил издевательский гогот.

Саня в своем укрытии съежился, как затравленный зверек. Он принадлежал к такой же слабой породе вечно гонимых и унижаемых. Но ведь и слабак, загнанный в угол, способен показать зубы? Или нет?

Опустив голову, Саня быстро зашагал прочь. Не боги горшки обжигают. И не только громовым дано карать и мстить, думал он.

Переступив через порог дома, он не стал разговаривать с Громовым, а молча уединился в комнате и притворился, что спит. Предвкушение мести было столь сладостным, что заставляло Саню ерзать и корчиться под наброшенной простыней. Словно не подушку он обнимал в сумерках, а Ксюху.

* * *

А дивный августовский вечер раскинул над дачным поселком малиновый шатер заката, предлагая полюбоваться им всех обитателей, без всяких ограничений и исключений. Различий между живыми и мертвыми он тоже не делал.

Но мертвые красотами вечерней зари не интересовались, да и живые возводили очи к небесам реже, чем смотрели себе под ноги. Не сумев очаровать людей, закат налился возмущенным багрянцем, потом потемнел и обернулся назло всем ночью, в которой отчужденно и холодно поблескивали звезды. Но и это чудесное превращение не набрало достаточного количества зрителей. Зато луна пристально и неотрывно следила за всеми.

Надо же, как шпарит, подумал с ненавистью дачник Бутько, уставившись в окно, залитое серебристым сиянием. Являясь гастритчиком со стажем, он отлично знал, какую развлекательную программу готовит ему полная луна: урывочный сон, перемежаемый приемами соды, и, как правило, затяжной запор. Целительным козьим молоком на эту ночь Бутько не обзавелся. Хотел было смотаться на своем «москвичке «в соседнюю деревню, но машину через ворота не пропустили какие-то подозрительные личности уголовной наружности. Они матерно предложили Бутько топать пешком, да еще в обход. Испугавшись личностей и полуденного зноя, Бутько ретировался и теперь крепко раскаивался в собственной нерешительности. Брюхо, не сдобренное молочком, бунтовало. А впереди была долгая-долгая ночь.

Жившая по соседству бабка Никитична переживала по другому поводу. Вечером она не досчиталась одного из своих длинноухих питомцев и понятия не имела, как станет оправдываться перед нервным зятем, доверившим ей присматривать за крольчатником. Еще бы ничего, если бы зверек просто сбежал – тогда можно было бы надеяться, что, порыскав по окрестностям, он вернется, целый и невредимый. Но в дальнем конце огорода Никитична наткнулась на его пушистые ушки да ножки, а вокруг – громадные следы, смахивающие на волчьи. Как про них зятю скажешь? Живо определит фантазировать в дом престарелых.

Зато ее ровесник, отставной генерал, дурью не маялся, а набирался сил перед завтрашним днем. Он лежал на спине, вытянув руки «по швам», разведя носки ног врозь и сведя мозолистые пятки вместе. Жене казалось, что он вот-вот начнет вышагивать во сне строевым шагом, хотя это должно было произойти только утром. В парадном кителе, фуражке и сатиновых трусах генерал вот уже второе лето подряд маршировал вдоль огородных грядок, принимая рапорты от наиболее видных кочанов капусты. Забавные со стороны, эти смотры зашли очень уж далеко. Почти в психиатрическую лечебницу. Стоит бедолаге однажды отказаться от трусов, как это было сделано в отношении генеральских штанов.

Эксцентричное поведение генерала любили обсуждать вечерами Лыковы и Деревянко, издавна дружившие семьями. Но сегодня, по причине междоусобицы, традиционные посиделки у самовара не состоялись. Юным отпрыскам обоих кланов было запрещено даже перекликаться через ограду. Все началось с элементарного отсутствия запасов воды и хлеба. Примерно час мадам Лыкова и миссис Деревянко попросту пилили своих непутевых супругов, а потом в запале схлестнулись между собой, выясняя, кто есть кто. Если первая оказалась толстой коровой с блядскими глазами, то вторая вообще стала гадюкой подколодной, у которой изо рта воняет. Естественно, после такого обмена мнениями у противоположных сторон появилась масса поводов для непримиримой вражды. Почти как у Монтекки и Капулетти.

Зато неблагополучные Клычковские сегодня так и не пособачились, что было странно. Днем по-семейному отужинали водочкой, закусили портвешком. С лихвой хватило обоим, даже на легкий утренний аперитив осталось. Они и подлечились, спутав вечеркою зорьку с утренней. Теперь мирно почивали рядышком, и до рассвета у них не предвиделось никаких огорчений.

В отличие от них бритоголовые Савины бодрствовали, занимаясь ритуальным распеванием маха-мантры. Голоса их звучали негромко, но были преисполнены страстной силы. Причиной тому было вечернее омовение супругов в душевой кабинке, увенчанной баком с нагревшейся за день водой. Перед тем как уединиться там с женой, домохозяин Савин многозначительно зачитал ей один из стихов священной книги «Шримад-Бхагаватам». Там говорилось, что верная жена должна помогать мужу осуществлять все его физические желания, создавая ему все условия для сосредоточения на духовной практике. Желание у Савина действительно имелось – одно, но такое необычное, что жена прежде всячески отлынивала от выполнения своего долга. Сегодня же, воодушевленная авторитетом Священного Писания, она дошла до полного самозабвения.

Сосед Семеныч, вышедший собирать смородину, долго прислушивался к звукам, долетавшим из душевой кабины, а ночью был вынужден трижды самоудовлетворяться, сверля потолок немигающим взглядом. И сухопарая Савина в его грезах обладала грудью на два номера больше, чем в действительности.

А ближе к утру, когда и одинокий Семеныч угомонился, ночную тишину пронзил заунывный вой большой собаки, на который никто не обратил внимания.

Глава 21

В тихом омуте...

И был уже четверг, день четвертый. И не увидел бог, что это хорошо.

Это понимала даже приблудная мышь-полевка, затаившаяся в подполе темного дома, и крохотное сердечко ее испуганно трепетало, словно события, разворачивающиеся наверху, касалась и ее тоже.

Светловолосая девушка Варя чувствовала себя такой же затравленной мышкой, но которая точно знает, что страшнее кошки звери есть, да еще какие!

Одного из них звали Сулей. На его бычьей шее почему-то висела цепочка с кулоном в виде стрекозы. Она была золотая, как и его передние зубы, которые он скалил в темноте. Ноги, связанные Варей, Суля уже из пут выпростал, а руки пока что оставались стянутыми за спиной.

Прикованная за ногу к массивному несгораемому шкафу, Варя чуть пупок себе не надорвала, пытаясь приподнять эту махину хотя бы на миллиметр, но давно уже потеряла надежду выбраться из ловушки собственными усилиями. Кажется, это был конец. Время для Вари почти остановилось. Борясь со сном, она неотрывно следила за каждым движением Сули, а он наблюдал за ней, напоминая вовсе даже не пленника, а палача, терпеливо дожидающегося своего часа.

За минувшую ночь он трижды подбирался почти вплотную, норовя вышибить из Вари дух сведенными вместе ногами в огромных кроссовках. Всякий раз ей удавалось оглушить противника бутылкой, но две из них уже разлетелись вдребезги, и теперь рука сжимала горлышко последней. Как только разобьется и эта, Варе останется лишь кусаться и царапаться, но вряд ли это сможет остановить такого здоровенного бугая, как Суля, даже если он не освободит руки. Он обещал перегрызть девушке горло своими золотыми зубами, и она в это верила. И не звала на помощь лишь по той причине, что за это Суля грозился расправиться с ее отцом.