Личные дела
Шрифт:
Когда они впервые поцеловались несколько месяцев назад, Нил был гладко выбрит. Теперь же он отращивал бороду. Ей нравилось прикосновение его щетины вокруг губ во время поцелуев, но в ресторанчике, при всех, Мишти и Нил целоваться не могли. С большой вероятностью их бы выгнали за непристойное поведение или что еще хуже – на них набросилась бы разъяренная толпа самопровозглашенных блюстителей нравственности и заставила бы позвонить родителям и во всем признаться.
Ей хотелось, чтобы он целовал ее на глазах у всех. Это
– Мы будем свободны, Мишти. Свободны ото всех. От моей и твоей семьи и ото всех наших соседей. Может, нам даже не придется возвращаться в Калькутту.
Мишти никогда не бывала нигде за пределами штата. Она ездила только на пляж в Диге, а летом – в Дарджилинг. Мишти едва говорила на хинди: она немного знала его лишь из болливудских фильмов, которые смотрели ее двоюродные сестры.
Она не попыталась высвободить руки, потому что не хотела обижать Нила. Он ждал, пока она что-нибудь ответит.
– Когда мы поедем?
– Я начинаю работать через три недели. Я никому об этом не рассказал: ни семье, ни другим людям, так что никто ничего не заподозрит. Тебе только надо собрать вещи и встретиться со мной на станции в Ховрахе.
– А когда мы поженимся?
– Я все подготовлю. Найду храм, куда мы сможем пойти. Поженимся сразу, как приедем в Дели. Мишти, у нас все будет в порядке.
Ей хотелось что-нибудь ответить Нилу, чтобы он понял, как сильно ей этого хочется. Сначала все казалось лишь фантазией, но теперь Мишти представила себе маленькую опрятную квартирку с желтыми занавесками. Кровать с балдахином, как у бабушки в комнате. Шум вытяжки на кухне, в которой пахнет рыбным карри с горчицей. Его любимым.
Она не собиралась ничего никому рассказывать. Ей удалось хранить этот секрет целых четыре дня. Каждый день Мишти складывала несколько вещей в сумку, которую спрятала под кроватью.
В один из вечеров она помогала маме чистить картошку к ужину. Мама полушепотом жаловалась на свою невестку, рассказывая, что та сплетничает с домработницей:
– Она что, не понимает, что эта женщина ходит и к другим людям, разнося новости по всему району? Зачем разговаривать с домработницей о семье и доме?
Обычно у Мишти слезились глаза, когда она резала лук, но в этот вечер лука не было. Тем не менее она плакала, но мама ничего не заметила. Она была слишком занята тем, что перекладывала картошку в большую сковородку с кипящим маслом. Мишти пристально взглянула на маму, вытиравшую вспотевший лоб краем сари.
– Мам, – тихо сказала она.
– Что такое, Мишти?
– Я приняла одно решение, но не хочу, чтобы ты сердилась.
Мама прищурилась из-за поднимавшегося над сковородой пара.
– Ты о чем?
– Я еду в Дели.
– Зачем? Что такое?
– Мам, я еду в Дели с Нилом Банерджи.
Ее мать несколько секунд стояла неподвижно, разглядывая выцветшую плитку на стене кухни. Картошка могла сгореть, если ее не вынуть из масла.
– C Нилом Банерджи, – медленно повторила мама.
– Мам…
– Давно у вас все это происходит?
– Несколько месяцев. Меньше года. Раньше я никогда с ним не разговаривала. – Мишти перестала плакать, увидев ярость во взгляде матери.
– И что, он хочет взять тебя с собой в Дели и держать тебя там в качестве шлюшки?
– Мы собираемся пожениться. Ты же с ним даже не разговаривала и не знаешь, какой он.
– Я прекрасно знаю, что представляют собой Банерджи. Наркоманы. Пьяницы. Ты видела, в каком состоянии их мать?
– Она нуждается в помощи.
– Никуда ты с ним не поедешь.
– Я рассказала тебе, потому что хочу попрощаться. Я могла уехать, не сказав ни слова.
– И папа поехал бы за тобой и вернул бы тебя на место.
– Мам…
– Мишти, послушай, ты слишком молодая, чтобы это понимать. Мальчики вроде него…
– Я знаю, что ты собираешься мне сказать.
– Тогда мне не придется этого делать.
Мишти взглянула на сковороду. Картошка почернела. Теперь ее нельзя было есть. Мама вздохнула и сняла сковородку с плиты.
– Придется начать сначала. Достанешь еще картошки, ладно? – попросила она.
Мишти написала Нилу, предложив встретиться в их обычном месте. Когда она приехала, он уже ждал ее на скамейке. В руках у него была бумажная тарелка с пакорами [15] , и он обмакнул одну из них в острый зеленый соус чатни.
15
Индийская закуска, овощи в панировке.
Мишти села рядом. Она заметила, как от него пахнет мылом. Розовым, таким, как то, что мама использовала на кухне, когда мыла руки после готовки.
– Буду скучать по еде. В Калькутте лучшая уличная еда, любого спроси, – сказал он.
Она села ближе, и их бедра соприкоснулись. Мишти было приятно осознавать, как сильно они с Нилом сблизились. Сейчас они даже не замечали, как оба выпрямились. Она знала его всю жизнь, хотя это и не всегда было так. Нил с набитым ртом посмотрел на нее. Мишти не пришлось ничего говорить – он и так все понял.
– Что ты сделала, Мишти? Кому ты рассказала?
– Нил, послушай меня, пожалуйста.
– Пойдем на станцию. С тобой кто-нибудь пришел? Тебе ничего не нужно. Твой плеер у тебя в сумке, да? У меня достаточно денег, чтобы купить билеты. – Он встал и бросил тарелку с пакорами на землю. Мишти осталась сидеть. Она наблюдала, как он раздумывает над тем, чтобы силой поднять ее со скамейки, но знала, что он этого не сделал бы.
Он снова сел с раздраженным видом.
– Кому ты рассказала?