Личные враги
Шрифт:
Ноги ее сами собой остановились за дверью ткацкой, там, где никто из тех, что болтали, не мог ее заметить. Сообразив, что она собралась подслушивать, Лорен смутилась и поспешно нагнулась, делая вид, что хочет вытряхнуть из сапога камешек.
— … Вот-вот прибудет Мердок, и что же он, по-вашему, подумает?
— Что Лорен своевольна и своенравна, как ветер. И это сущая правда.
— Ха! Да просто она унаследовала жизнерадостный нрав своей матери — только и всего.
— Да, но Мердок-то этого не знает! Говорю вам, с ней надо что-то делать.
После этих слов кое-кто из женщин захихикал.
— И
— Это же просто неприлично! — не уступала Майкел. — Не женское это дело — ездить в дозоры. Лорен должна оставаться в замке и заниматься домашними делами. И готовиться к своей свадьбе, вот что!
Лорен были знакомы их голоса. Она росла вместе с этими девушками, училась у их матерей. Как же больно ей было сейчас слышать из их уст такие упреки — пускай даже заслуженные! Нет, не стоило подслушивать, нехорошо это, мрачно заключила Лорен… но не двинулась с места.
— Майкел права, — заявила еще одна женщина, Клара, мать троих детей. — Лорен следовало быть сейчас здесь, с нами. Нам еще многое предстоит подготовить до свадьбы, а она вечно носится где-то вместе с мужчинами. Вы же слышали, что случилось с ней на прошлой неделе — как она свалилась в пещеру, поранилась, и тому англичанину пришлось ее спасать. И как мы теперь выглядим, по-вашему?
— А так, что мы не в силах представить лэрду Мердоку достойную невесту, — мрачно отозвалась Майкел.
— Что вы все цепляетесь к пустякам? — вмешался спокойный, уверенный голос, и Лорен приободрилась, узнав Венору, старинную подругу своей матери. — Оставьте девочку в покое. У нее всегда был вольный нрав.
— Ребенку это, конечно, простительно, — фыркнула Майкел, — но она ведь уже взрослая, да еще невеста. Если она не изменится, то опозорит всех нас!
Венора укоризненно прищелкнула языком:
— Не опозорит.
— Почем тебе знать? — с вызовом крикнул кто-то.
— Потому что, — Венора многозначительно помолчала, — потому что она — Лорен Макрай, дочь Хеброна. И этим все сказано.
Лорен выпрямилась, повернулась и пошла прочь, туда, откуда явилась, чтобы не проходить мимо распахнутой двери ткацкой.
После злосчастного случая в пещере миновало шесть дней, и только три дня назад Лорен начала снова выезжать в дозоры. Три дня на отдых — она сама так решила. Три дня на то, чтобы оправиться от раны, переохлаждения, боли в плече. И от назойливого воспоминания о мертвом викинге, из тела которого торчит окровавленный клинок Ариона.
Три дня отдыха — и Лорен от безделья едва не сошла с ума. Впрочем, в первый день она и вправду отчаянно нуждалась в передышке — недаром же почти все время спала. Зато следующие два дня были истрачены впустую — отдых Лорен больше не был нужен. Силы ее восстановились, плечо уже не болело, и все же она мешкала, не торопясь сызнова отправляться в дозор.
Просто для того, чтобы кое-что себе доказать. Доказать, что ей совершенно не хочется видеться с Арионом Морганом — ни сейчас, ни еще когда-либо.
Высадившихся на острове викингов искали долго, но безуспешно, и было почти единодушно решено, что они, на счастье островитян, утонули в пещерах, застигнутые приливом. Наружу из подземного хода так никто и не вышел, но все же возле выхода в расселине теперь днем и ночью выставляли стражу — просто так, на всякий случай. В Кейре воцарилось отрешенное, почти сонное спокойствие — зловещий призрак недавней опасности постепенно растворился в монотонном ритме повседневной жизни за крепкими стенами замка.
Поэтому Лорен не торопилась покидать Кейр. У нее и в замке было достаточно дел. Она по-прежнему присутствовала на утренних советах, упрямо занимая отцовское кресло, хотя кое-кто на нее уже косился. Она посещала раненых, беседовала с ними, ободряла, воодушевляла. Ее двоюродный брат Квинн по-прежнему не приходил в себя — хотя целители рассказывали, что он уже способен проглотить пару ложек мясного отвара, а это добрый знак. Квинн из-за своей тяжелой раны и понятия не имел, сколько странных и страшных перемен случилось в жизни клана после того рокового сражения.
А еще нужно было твердо распоряжаться всем хозяйством замка, и Лорен исполняла свои обязанности с дотошной, даже чрезмерной старательностью, хотя и скучала при этом смертельно. Однако же стискивала зубы — и терпела.
Важнее всего, пожалуй, были дела, связанные с предстоящей свадьбой.
Назначенный день близился со зловещей неуклонностью шторма, словно черная туча заполняла доселе ясное небо. Лорен твердила себе, что должна радоваться. Ей бы следовало трепетать от восторга, гордиться тем, что она станет женой лэрда, войдет в клан Мердок и поддержит честь своего семейства…
А между тем во всех ее мыслях вопреки ее решимости и чувству долга неизменно присутствовал Арион Морган. Непрошеной тенью маячил он в воспоминаниях Лорен и нипочем не желал оставить ее в покое даже во сне.
В зелени лесов Лорен виделись его глаза. В крыльях ворона грезились его иссиня-черные волосы. В шуме прибоя ей чудился тихий смех Ариона. Солнечный свет играл, как его улыбка, и только это сияние на миг разгоняло окружавший ее мрак.
Ночами, когда Лорен ворочалась и металась на постели — той самой, где недавно спал Арион, потому что она поместила его в своей комнате, — ночами ей приходилось хуже всего. Можно было закрыть глаза, натянуть на голову одеяло — и все равно на губах Лорен пылал его поцелуй, клеймо постыдной тайны, которую она скрыла ото всех, и она изнывала, сгорая от нестерпимого желания.
Это было сущее бедствие! Как могла Лорен пылать страстью к этому человеку? Пускай они пока что добрые союзники, но ведь очень скоро граф Морган станет вновь ее заклятым врагом. Очень скоро она, Лорен, отдаст свою руку другому — мужчине, которого она никогда не видела, шотландскому лэрду, от которого зависит благо ее родного клана.
Разве может она тайком упиваться крадеными поцелуями? Разве может так неразумно рисковать своим будущим?
И все же образ Ариона Моргана преследовал Лорен неотступно. Слишком хорошо помнила она жар его крепких объятий, пьянящую силу его властных и нежных поцелуев, страсть, которую он разжигал в ней одной своей улыбкой. Арион целовал ее — и она переменилась навеки и никогда уже не будет прежней. Им не суждено быть вместе, и никогда она не будет принадлежать зеленоглазому английскому рыцарю, никогда больше не испытает жаркую сладость его губ.