Личные враги
Шрифт:
Арион и вправду чувствовал себя безмерно старым и опустошенным. Никогда в жизни он еще не был так близок к самому краю той бездны, той всепожирающей пустоты, которая всегда подстерегала его. Теперь он один, совсем один. Арион обреченно сознавал, что одиночество — его неумолимая судьба.
Пустота поглотит его окончательно. Если повезет, после этого он проживет недолго. Он умрет — либо погибнет в бою, либо утонет в море. Может быть, отравится порченой едой. В любом случае он наконец обретет желанный покой.
А Лорен, его пламенная и нежная богиня, проживет свою жизнь
Лорен. Воплощение света, красоты и безумной, безудержной надежды.
Лорен. Самый чудесный его сон, драгоценный источник жизни, к которому так жаждет припасть его душа.
Как же ему пусто без нее.
Арион со стоном уронил голову на руки и закрыл глаза. Мечтать о Лорен Макрай — все равно что ловить ветер. То и другое — безнадежно.
Он шевельнулся и нечаянно задел локтем чернильницу в виде горгульи. Заскользив по гладкой столешнице, горгулья свалилась на пол и покатилась, чертя причудливые петли. Остановилась она на самом краю ковра.
Брызнули чернила, заблестев черными лужицами на полу, окропив пушистый ворс дорогого ковра.
Арион вновь уставился на свои руки, на лоснившуюся под ними столешницу. Время текло, сеялось сквозь его пальцы, точно свет через толстое стекло, — медленно и бессмысленно.
В какой-то миг он осознал, что в комнате больше не один. Кто-то стоял позади него, затем подошел и встал рядом. Арион даже не повернул головы, чтобы посмотреть, кто это.
— Мой лорд…
Фуллер нагнулся к упавшей чернильнице, бережно ее поднял, закрыл крышечку. Арион поднял голову, нарочито глубоко вздохнул. Рана от меча в правом боку отозвалась ноющей болью. Это помогло ему хотя бы отчасти прийти в себя.
— В чем дело? — с излишней резкостью осведомился он.
Наместник, похоже, никак не мог сообразить, что делать с чернильницей. Он держал ее в вытянутой руке, пытаясь остановить мерное капанье чернил. В другой его руке белел квадратик сложенной вчетверо бумаги.
— Тебе письмо, мой лорд, — сказал наконец Фуллер, протянув этот квадратик Ариону.
Граф отвернулся:
— Оставь на столе и уходи. Сейчас я хочу побыть один.
— Но я думал, что ты захочешь…
— Я сказал — оставь на столе! — прорычал Арион.
Краем глаза он видел, как наместник, помедлив, осторожно положил письмо на самый краешек стола, так, чтобы Арион мог сразу до него дотянуться, и поклонился, отступая к двери.
— Мой лорд, — сказал он, — обрати внимание на печать.
И ушел.
Арион закрыл глаза. Теперь он старался дышать медленно, неглубоко — сейчас новый приступ боли ни к чему. Он опять хотел ничего не чувствовать. Пустота? Что ж, пускай приходит. К чему прятаться от неизбежного — тем более теперь?
«Обрати внимание на печать».
Какого дьявола Фуллер это сказал? Арион искоса глянул на письмо, на темно-зеленый воск печати, весь покрытый бессмысленным с виду скопищем пересекающихся черточек.
Арион никак не сообразить, что это значит. Он никогда прежде не видел таких печатей. Что обычно изображено на печатях? Мечи и шлемы, львы и грифоны, звезды и корабли. И — никаких черточек.
В нем взыграло любопытство. Арион поднес письмо к самым глазам, чтобы рассмотреть его, не вертя головой.
Загадочные черточки слились в нечто осмысленное — часть искусного и весьма детального рисунка. Теперь, когда Арион присмотрелся получше, рисунок показался ему знакомым. Где-то он уже это видел, но где — вспомнить не мог. Это ощущение дразнило его, точно назойливое жужжанье комара, и отгоняло смертельно близкую пустоту.
Он потрогал пальцем застывший воск, ощутил выпуклости оттиснутого на нем рисунка и сломал печать в то самое мгновение, когда наконец вспомнил, чей герб запечатлен на воске.
Горная вершина, клановый знак Макраев.
Сердце Ариона на миг замерло, а потом пустилось вскачь. Кровь живее помчалась по жилам. Даже боль, снова вспыхнувшая в раненом боку, показалась теперь ничего не значащим пустяком.
В письме было всего три слова. Почерк незнакомый, но Ариону и не требовалось его узнавать. Буквы выписаны твердо, с красивым наклоном, без малейших потуг на изящество:
«Каменный дуб. Сегодня ночью».
Подписи не было. Но, боже милостивый, к чему подпись? Арион оттолкнулся от стола, встал, крепко стиснув в кулаке письмо. Он заходил по комнате, чувствуя, как с каждым шагом возвращаются к нему прежние силы. Он остановился, еще раз перечел письмо, просто чтобы убедиться, что это ему не приснилось, что это не игра его услужливого воображения.
Нет, письмо настоящее. Буквы нисколько не изменились, и все так же ясен был заключенный в них зов.
Арион подошел к очагу, бросил письмо в огонь и долго смотрел, как бумага корчится в пламени, истаивая сизым дымом.
Выглянув из окна, он увидел, как на землю медленно и неуклонно надвигается ночь, и направился к двери.
Арион скакал слишком быстро. Он почти явственно ощущал, как снова открываются незажившие раны, как пульсирует кровь, желая вырваться из плена повязок и жаркой волной хлынуть наружу. Ариону сейчас недосуг было заботиться о своем здоровье. Покуда он оделся, покуда велел оседлать своего коня, прошло слишком много драгоценных минут. Конюх возился со сбруей медленно и неловко, словно желторотый мальчишка. Явился Фуллер и, покуда седлали коня, истово умолял графа вернуться в постель или же, по крайней мере, взять с собой охрану.
Арион отказался наотрез. С почти привычной ловкостью вскочив в седло, он направил коня к воротам. Фуллер и все прочие — почти неразличимые в темноте силуэты — сумрачно смотрели ему вслед.
Никто не осмелился поехать за ним. Уж это Арион давно сумел внушить своим людям: того, кто не подчинится его приказу, ждет суровая и быстрая кара. В чем-то он все же был похож на покойного Райдера и потому не задумался бы подкрепить свою угрозу делом.
Итак, он скакал один, вспоминая дорогу так уверенно, словно проезжал здесь уже сотню раз, хотя на самом деле побывал у каменного дуба лишь однажды. Когда только-только был заключен его шаткий союз с Лорен Макрай.