Личный оборотень королевы
Шрифт:
Вот что за песня Тоне почудилась! Это она волчий вой за песню приняла!
Испугалась, хотела уйти потихоньку, а оторваться не может. Глядит да глядит, слушает да слушает…
Воют, воют волки с закрытыми глазами, только одна волчица сидит и глядит в какую-то тетрадку. Как будто читает! Читает, а по морде слезы текут…
Вдруг волчица повела глазами – и Тоню через окошко увидела. Да как зарычит! Тут все волки разом глаза открыли и на Тоню уставились.
Она бежать! Сначала во всю прыть кинулась, да какие у нее силы? Ноги подгибаются. Плетется уже. Оглянется – а неподалеку волчьи
Наконец упала Тоня и стала с жизнью прощаться. По всему, грядет смерть неминучая!
Волки совсем близко подошли. Глядят на Тоню, зубами за одежду трогают, в лицо дышат. Она со страху-то и обмерла. А потом очнулась… на своей койке, в своей избе. Как туда попала, не знает, не помнит ничего. Посмотрела, а под подушкой та самая тетрадка спрятана, которую волчица читала. Кто ее туда положил?!
Открыла она тетрадку – а там ни слова нет, одни чистые листочки.
А ночью снится ей, будто приходит к ней волчица и воет: «Верни мне тетрадку мою, не то худо будет!»
Ну, думает Тоня, дело нечисто, надо в милицию пойти.
Собралась, да так и не пошла – на другой день нашли бедную бухгалтершу с перегрызенным горлом.
РЕЗОЛЮЦИЯ ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА:
Ну и про что это? В чем изюминка? Весьма беспомощно!
В корзину!
Сегодня я чувствую себя лучше. Гораздо лучше! Настолько, что даже нашла в себе силы вернуться к этому дневнику – моему единственному другу после смерти родителей. Не могу передать, как я была рада, когда мой спаситель, мой добрый хозяин сообщил мне, что на месте постигшего меня ужаса валялся мой баул. Баул принесли, и я нашла в нем этот дневник…
Конечно, мои пожитки показались грабителям слишком жалкими, чтобы на них польститься, – по сравнению с тем, что они отняли у господина Великанова. И зачем бы им понадобилась тетрадка в простеньком кожаном переплете, лежавшая среди каких-то обносков, какой им интерес в чтении моих наивных бесед с собственной персоной, слезливых воспоминаний о прошлой, счастливой жизни с маменькой и папенькой, не менее слезливых сетований на нынешнее мое бытие – и чуть более радужных упований на будущее? Вряд ли эти омерзительные твари, убившие господина Великанова, взялись бы читать описание дороги из Санкт-Петербурга в Нижний Новгород, а также мои благодарственные молитвы Господу Богу, так резко изменившему мою несчастную судьбу.
В самом деле, могла ли бедная девица, получившая всего лишь домашнее (пусть и недурное!) образование, ни дня не работавшая, а значит, не имеющая никаких рекомендаций, рассчитывать на такую удачу! Как же благодарила я своего покойного батюшку, который настоял на том, чтобы я выучила английский язык! В обществе нашем считалось непременным знать по-французски и по-немецки совершенно, остальные языки в счет не шли. Но отец, который некоторое время служил лакеем в английском посольстве в Санкт-Петербурге, полюбил этот язык, сам на диво быстро его выучил и занимался моим обучением. Он вынужден был оставить службу из-за чахотки, которая вскоре свела его в могилу. Лежа в постели, он находил необычайное утешение в том, что кто-то может говорить с ним на языке Шекспира. Отец страстно любил сочинения Шекспира, и не случайно его предсмертными словами были последние слова умирающего Гамлета: «The rest is silence» – «Дальше тишина»…
Матушка моя ненадолго пережила обожаемого супруга. Перед тем как испустить последний вздох, она взяла с меня клятву во что бы то ни стало покинуть Петербург и этот «склеп», как она называла наши мрачные, убогие, сырые комнаты с окнами вровень с мостовой, – покинуть все это и уехать куда-нибудь в деревню, где меня не поймает «ведьма-чахотка», как она называла эту ужасную болезнь.
Уехать в деревню… В какую, о боже мой?! Сколь легко было мне дать клятву бедной умирающей – и столь непросто оказалось исполнить ее! Я понимала, что единственное для меня средство покинуть этот город – устроиться гувернанткой в каком-нибудь добросердечном помещичьем семействе. Я искала такое место, я исправно ходила в агентства по найму, без устали читала все объявления, какие только печатались, сама давала их в «Санкт-Петербургские ведомости», тратя на это остатки моего скудного наследства… Но все было напрасно, и я уже приготовилась вскоре последовать за моими родителями, как вдруг однажды в моем жалком обиталище появился Корней Петрович Великанов.
Редко мне приходилось встречать людей, которые меньше оправдывали бы свою фамилию, чем этот человек! Он оказался чрезвычайно мал ростом и столь тщедушен, что, чудилось, мог быть унесенным легким порывом ветерка.
Увидев меня и узнав мою фамилию, господин Великанов остолбенел. Оказывается, в прежние времена он знавал моего отца, был другом его детства и даже оказался обязан ему жизнью! Еще мальчишками шли они как-то ранней весной через Неву, и один из них провалился в полынью. Второй лег плашмя на лед и держал приятеля за руки, чтобы тот не канул на дно, при этом крича во весь голос и зовя на помощь. Набежали добрые люди, вытащили утопавшего, увели мальчишек в безопасное место, обогрели… Спасителем был мой отец, а утопавшим – его приятель, которого тогда звали просто Корнейка. Потом жизнь, как это часто бывает, развела друзей, и господин Великанов ничего не знал о судьбе моего отца. Он был удручен известием о его смерти и радовался, что имеет возможность помочь дочери своего друга и спасителя.
Господин Великанов был страховым агентом.
Я совершенно не понимала, что сие означает, однако Корней Петрович очень доходчиво объяснил мне суть страхования – во время нашего совместно с ним путешествия у нас было очень много времени на разговоры.
Предположим, человек опасается за судьбу некоей своей собственности или самой жизни. Он может заключить соглашение со страхователями, которые обязуются возместить ему стоимость той собственности – или передать определенную сумму его наследникам в случае его безвременной кончины. Правда, сей человек должен регулярно платить взносы, как правило, весьма изрядные. Все эти соглашения со страховыми обществами заключают страховые агенты.
А теперь о том, почему мы пустились в путь.
Разумеется, господин Великанов явился ко мне не для того, чтобы уговорить застраховать мои убогие пожитки или не менее убогое существование. Он пришел, чтобы сообщить новость, для меня более чем приятную!
Один из его клиентов – нижегородский помещик Чужанин, владелец имения Заярское, – искал английскую учительницу для своего племянника. Он попросил помочь в этом господина Великанова, с которым состоял в постоянной переписке по страховым делам. Однако выполнить сию просьбу оказалось тяжеленько! Ни одна из англичанок, которых немало подвизалось в Санкт-Петербурге, совершенно не желала ехать в такой медвежий угол, как Заярское, находившееся в шестидесяти верстах от Нижнего Новгорода.
Русские гувернантки с хорошими рекомендациями тоже искали более теплые места, да и весьма немногие из них могли бы обучать ребенка английскому языку достаточно хорошо. И только я, сирота, без семьи, без покровителей, без друзей, без денег, мечтающая о совершенной перемене жизни и отъезде из столицы, приняла это предложение с восторгом.
Получив мое согласие, господин Великанов очень обрадовался и ссудил меня некоторой суммой, чтобы я могла взять место в дилижансе. Между Петербургом и Москвой дилижансы уже лет двадцать как ходили, можно было доехать даже до Риги и до Варшавы, однако между столицей и Нижним Новгородом они начали ежедневно курсировать не столь давно. От Нижнего до Заярского мне предстояло добираться с каким-нибудь наемным возчиком.