Личный ущерб
Шрифт:
— У него «шеви» восемьдесят третьего года.
— Живет по-прежнему в старом бунгало матери в Кевани. Ну разве не странно? Вот я и не могу понять, в чем же дело.
В динамиках в фургончике слышались лишь скрежет лифта и шуршание брошюры, которую Уолтер прятал во внутренний карман пальто. Было очевидно, что любопытство Робби он не приветствует.
— Фивор, ты спятил? Думаешь, я задаю себе такие вопросы? Да мне безразлично, куда он их девает. А тебе-то что? Может, подтирает ими задницу. Ну и пусть. Я вообще не улавливаю никакой логики в том, что рождается в черепушке у Сильвио.
Некоторое время в динамиках было тихо, затем снова заскрежетал лифт. Кабина остановилась на цокольном этаже. Двери с шумом раздвинулись и начали закрываться, когда Уолтер шаркающей походкой
— Забыл тебе сказать, — буркнул Уолтер. — Эти дубинки пользуются большим спросом. На них даже очередь. Заказывать нужно уже сейчас. Понял?
— Да, — ответил Робби.
Двери наконец закрылись, кабина пошла наверх и остановилась. Робби вышел, побрел к машине, сел, завел двигатель, но нам это уже было неинтересно. Мы ликовали. Еще бы! Сегодня Уолтер Вунч не только зарезервировал для себя место в федеральной тюрьме, но и сообщил достаточно о Малатесте. Эта запись окажется полезной, чтобы вынудить Уолтера дать показания против судьи, а когда он это сделает, запись послужит подтверждением его слов. Стэн поднял большой палец, затем расстегнул ремень сиденья и, согнувшись, начал переходить от одного к другому, пожимая всем руки. Я заметил, что он намеренно начал с Джима.
Операция проходила успешно, но мне было как-то не по себе. Когда Амари повез нас обратно, я вдруг осознал, в чем дело. Оказывается, случившееся меня потрясло. Странно. Я уже давно знал, что в Главном суде округа Киндл творится неладное. Начав адвокатскую практику в конце шестидесятых, я еще застал Зеба Мейола, который заправлял там всем. Его указания выполняли даже судьи. Но это был уголовный суд, где такие, как я, всегда считались чужаками. Профессию юриста я выбрал, наслушавшись речей отца. Как сейчас помню: он сидит за столом, рассуждает о великих принципах правосудия, а я слушаю, затаив дыхание. Эти моменты врезались в память на всю жизнь. Я не понимал людей, пытавшихся извлечь из профессии какую-то выгоду, а они никогда не разделяли моих устремлений. Я не участвовал в их тусовках, не заводил нужных связей и вообще держался особняком. Многие считали меня высокомерным. Им не по душе было все: и мой легкий южный выговор, и странное, с их точки зрения, поведение, и костюмы из магазинов фирмы «Брукс бразерс», и мой диплом Итонского университета. Со временем до меня дошло, что это не просто люди, а система, в которой мне нет места. В конце концов, как и следовало ожидать, я перебрался в федеральный суд, где никто не совал нос в чужие дела, а понятие коррупция воспринималось чисто теоретически. За все время там разоблачили лишь двух жуликоватых агентов бюро по борьбе с наркотиками.
Истории Робби о розничной продаже правосудия ужасали, но мне казалось, что это существует где-то очень далеко от меня, в каком-то изолированном мире. И вот теперь я увидел этот мир воочию. Перебрасываясь шутливыми замечаниями, Робби и Уолтер раскрыли жестокую мудрость их тайного мира. «Я знаю самое худшее о тебе, а ты обо мне», — намекали они друг другу. Один передавал взятку, а другой принимал. Законы, правила, общественные приличия — в их мире все эти понятия были не более, чем фикция. Так, пустая болтовня. Треп.
«Боже! — мысленно восклицал я. — Неужели человек по своей природе именно таков? Неужели зло — правило, а добро — исключение?»
Неужели…
— Хоккей на траве? Я угадал?
— Да, хоккей на траве. Кстати, его включили в программу Олимпийских игр раньше баскетбола.
— Я знаю. Жесткая игра. На матче, кажется, в Пакистане несколько ребят даже погибли. Верно? Им вышибли мозги этой штуковиной. Дубинкой.
— Клюшкой.
— Да, клюшкой. Опасный инвентарь.
— Мне тоже однажды досталось. — Ивон показала розовый шрамик под нижней губой.
Робби взглянул на нее, кивнул и снова стал смотреть на дорогу. В его черных глазах отражался свет уличных фонарей. Поразительно, что она наконец рассказала. Он, конечно, догадался, но все равно она подтвердила. Возможно, уже жалеет.
Но Ивон ни о чем не жалела. Настроение
А что касается Олимпийских игр, то все шло к этому. Примерно две недели назад Робби купил книжечку «Олимпийские игры в фактах» и периодически во время поездки на работу и обратно выдавал ей по памяти что-нибудь вычитанное оттуда. Начал со стрельбы из лука и двигался дальше, не переставая следить за выражением лица Ивон. В чем в чем, а уж в проницательности ему отказать нельзя. Сегодня утром он взялся за фехтование, а сейчас очередь дошла и до хоккея на траве. Ивон чуть улыбнулась, и этого оказалось достаточно. Впрочем, Робби с самого начала не сомневался, что рано или поздно расколет ее.
— Участвовать в Олимпийских играх — это же потрясающе! — восторженно проговорил он. Мужчин всегда поражает, когда женщина добивается чего-то невероятного, того, что они даже и вообразить не могли. — Ты сама-то как это ощущала?
А никак. Шел 1984 год, соцлагерь в играх не участвовал, но это не имело никакого значения, поскольку их команды тогда были не очень сильные и на медали все равно претендовать не могли.
— Ты, конечно, здорово играла, — сказал Робби. — Иначе в олимпийскую сборную не взяли бы. Верно?
Здорово играла? Ивон усмехнулась. В машине было жарко, и она чувствовала себя почти захмелевшей. Да, ей казалось, что она играет отлично. В старших классах в Колорадо, где в первенстве участвовали больше половины школ, Ивон считалась лучшей. Потом их команда заняла второе место, и ее взяли на сборы в Айову, там тренировались сильнейшие спортсмены страны из штатов западнее Миссисипи. Она уехала туда с большими надеждами, которые оправдались. Через некоторое время ее включили в состав национальной сборной, правда, в качестве запасной. Но все равно Ивон прошла весь цикл подготовки к Олимпиаде. Все хорошо, вот только две девушки, с которыми она тренировалась в Айове, оказались сильнее ее. Это были звезды крупнее, чем Ивон. Она действительно участвовала в Олимпийских играх, но все матчи просидела на скамейке запасных. Когда при ней заводили разговор о законе Паркинсона [24] относительно уровня некомпетентности, она вспоминала свой опыт в хоккее на траве. Да, Ивон работала, тренировалась, напрягая все силы, соревнуясь с лучшими в мире, и, в конце концов, обнаружила, что эти самые лучшие оказались лучше ее. Когда команда возвращалась домой с бронзовыми медалями, она думала, что это справедливо. Чертовски справедливо. Ивон ответила Фивору кратко:
24
Речь идет о шуточном законе, сформулированном известным английским историком и популяризатором науки Норткотом Паркинсоном (1909-1993), согласно которому каждый человек в своей профессиональной деятельности стремится вверх, пока не достигнет «уровня некомпетентности».
— Я все игры просидела в запасе.
— Но ты была членом сборной! Это главное.
Робби не мог прийти в себя от восторга, поскольку сам в свое время страстно мечтал стать звездой. Теперь он засыпал Ивон вопросами. Ее, побывавшую в стане небожителей. Надеялся узнать, как случилось, что он не достиг цели. Чего у него не хватило? Силы духа, стойкости, готовности заплатить любую цену? И откуда взялось это у нее? Может быть, искра Божья?
Ивон рассказала о тренировках, которые заканчивались после наступления темноты, как проваливалась в сон, не выпуская из рук клюшку, как сотни раз прокручивала в голове игру, критически оценивая каждое свое движение. Тренировки в Айове не прекращались и в праздники. В День благодарения они продолжали готовиться к чемпионату Национальной лиги, а в Рождество — к чемпионату группы «А» в Нью-Джерси. Даже в День независимости Америки, четвертого июля, не отменили матч очередного тура. Упомянула она и о том, что из-за занятий спортом диплом получила на шесть лет позже. Хоккей на траве был для Ивон длинным туннелем, по которому она двигалась, почти не видя дневного света. Когда же туннель внезапно закончился, этот свет ее ослепил.