Личный враг Бонапарта

Елисеева Ольга Игоревна

Бенкендорф просиял. Ему-то казалось: красавчик Серж не успел к раздаче. А того отогнали, как паршивого кобеля. Стало быть, там, наверху, ждали все-таки его. И выбор дама сделала еще за столом.

Александру Христофоровичу стало приятно. Сбивала с толку одна деталь: он по-прежнему не помнил ночных приключений.

Фуражиры загрузили сено. Надо было идти прощаться. Генерал мялся. Почему-то он робел госпожи Бибиковой. Чего обычно не случается, если проведешь у женщины ночь. Утром вся твоя. Бери – не хочется. А госпожа Бибикова… Чего он, собственно, от нее хотел?

К окну первого этажа, давя носами на стекло, прилипли два детских личика. Нянька поддерживала барышень, чтобы те полюбовались на отбывающую фуражирную команду. Бенкендорф наконец собрался с духом.

– Пойду поблагодарю.

В сенях он не встретил никого. Даже Ивана Галактионовича. Что как раз было бы уместно. Зато в гостиной у рояля, покрытого белым чехлом, сидела она. Бледная, без кровинки в лице. Как вчера, очень спокойная. Чужая.

– Мадам, я еще раз хочу повторить свой совет, – запинаясь, начал генерал. – Оставьте усадьбу. Сервиз заройте в саду, по дороге ограбят. И вообще вам лучше ехать со мной. Хоть в качестве жены. – Он выговорил эти слова буднично, как само собой разумеющееся, и заторопился. – Простите меня, если вчера был груб…

Вдова смотрела на него с нескрываемым удивлением.

– Я что-то сделал не так?

Генерал осекся.

– Нет, нет, все чудесно, – Елизавета Андреевна натянуто улыбнулась. – Вы дошли до кровати и упали. Зачем вам жена?

Бенкендорф был оглушен. Он смотрел на собеседницу не мигая, и по его лицу разливался ужас. Она готова была рассмеяться, сказать еще что-нибудь обидное. Но вместо этого взяла гостя за руку и посадила на диван.

– Утешьтесь, на первом же бивуаке вы найдете забаву и успокоите свое самолюбие, – ее осведомленность была оскорбительна. – Что до меня, – продолжала вдова, – то я не поеду в город, не стану искать покровителя и не нуждаюсь ни в чьей помощи. В нашу глушь никто не заберется. Как вы-то забрались? Только попущением Божьим.

Бенкендорф мучительно сглотнул. Лучше бы она его отпустила, перестала мучить. Какой срам!

– Вы рано потеряли мать, – твердо сказала женщина, – и толком не имели семьи, поэтому вам так больно и желанно смотреть на чужую.

Откуда ей знать?

– Это видно, – Елизавета Андреевна сделала неопределенный жест, из которого следовало, что она не пророк, но у ее собеседника на лице, как на скрижалях, изображены страдания человеческие. – Вы вчера стояли под окном и глядели на нас.

Бенкендорф покраснел:

– Не подумайте чего-нибудь…

Молодая дама рассмеялась. Что еще она могла подумать?

– Вы хороший человек, – госпожа Бибикова погладила его по руке. – Но вы отчего-то не уверены, что сможете сами сделать чье-то счастье. Потому и захотели чужого. Готового. Решили, будто нас надо защищать…

Генерал разозлился:

– А давайте, мадам, я вам погадаю. Только сперва ответьте на вопрос: если я вчера был никаков, то отчего сегодня утром нашел вас у себя под боком? И за что вы мне сказали спасибо?

Вдова смутилась. На ее щеках полыхнули маки.

– Давно не были с мужчиной? И посчитали меня достаточно безопасным? Даже рубашку решились снять?

Елизавета Андреевна закрыла лицо руками.

– Простите. Мой муж часто напивался и спал вот так. Я лежала и думала, будто это он. Дышала липцем – она заплакала.

Тайный смысл шлафрока под подушкой стал понятен. Вдова спала, уткнувшись лицом в халат того, кто уже никогда не придет. Гостю сделалось ее жаль, раздражение ушло. Он начал пальцами стирать слезинки с дрожащих век.

– Все образуется. Вы молоды, красивы. Найдется человек. Может, даже лучше.

Тут Елизавета Андреевна разревелась в три ручья.

* * *

Фуражирный отряд ушел на северо-запад по подтаявшим болотам. Госпожа Бибикова очень молилась, чтобы ее незваные гости добрались до места невредимы. И очень каялась в своей неуместной откровенности. За что она рассердилась на господина генерала? Уж, верно, не за липец.

Сам виновник ее терзаний на другой день нашел летучий корпус и поразил сослуживцев подводами сена.

– Бенкендорф, с вами ни в чем не зарекайся! – Винценгероде был не столько удивлен, сколько раздосадован. – Летом попрошу достать снега.

Была нужда! Александр Христофорович вообще не обратил внимания на уважительные, завистливые взгляды товарищей. Его интересовали припасы. Крупа, горох, сахар. Недавно был транспорт. Кое-что осталось. Сажать солдат на пустые щи генерал не собирался. Но у командира есть свои преимущества. Два мешка пшена, например.

Взяв десяток казаков, он наладился в обратный путь. И уже к вечеру второго дня был в усадьбе.

Елизавета Андреевна вышла сама.

– Я вот подумал, вам котенок не нужен? – Бенкендорф достал из чрезседельной сумки свое приобретение. – Правда, у него глаза нет. Потемкиным зовут Таврическим.

– Котэк! Котэк! – запищали девчонки, норовя сверзиться с рук няньки.

– А это ему на прокорм и вам тоже.

Казаки понесли мешки в дом.

– Не надо было, – слабо отмахнулась вдова.

– Будем считать: это за фураж. Денег все равно от штабов не дождешься.

Они переминались с ноги на ногу.

– Ну я поеду…

– Простите меня! – выпалила женщина. – Я зря наговорила вам. Мне обидно стало. У кого-то жизнь и была, и будет. А я – как слепая корова в хлеву. Двух детей родила, мужа схоронила. Все. Конец. Не видела ничего. Поведут резать – солнца красного не вспомню. Позавидовала я.

– Мне? – опешил генерал.

Вдова старалась не смотреть на него.

Бенкендорф полез в сумку, на снег попадала куча полезных вещей: моток суровых ниток, шило, колода карт, связка шейных платков и, наконец, засаленная тетрадка в кожаном переплете, на который были накручены запасные чулки, – сушились так.