Личный враг Геринга
Шрифт:
– Я «Берег-3», уходит!
– Наблюдаю.
Наконец закончилась спираль, «рама» легла в горизонт. Строго по его высоте Бес вышел в хвост, как раз в мертвую зону, и дал непривычно длинную для себя очередь. «Рама» клюнула носом и пошла к земле.
– ПКБэСНБэ, – выдал в эфир Бес. – «Гамлет», контрольный! Молодец! Теперь за мной!
– Бес, я попал!
– «Берег», Бес работу закончил!
– Бес, спасибо от пехоты!
– Обращайтесь! «Гамлет», домой!
«Слишком просто, – подумал Бессонов. – Почему
На всякий случай набрал высоту, но горизонт был чист.
На земле подбежал возбужденный ведомый.
– Пал Григорьевич, я попал!
– Молодец, «Гамлет». Поздравляю с первым сбитым. Сработал на «отлично». Горжусь…
– Так вы первый приложили! От фонаря только брызги полетели, и по мне уже никто не стрелял…
– Ты запомнил, как выходить на атаку? Ни метра вверх или вниз. Строго за килями. Тогда они не смогут вывернуть пулеметы на турели. И по двигателям бить бесполезно, на одном дотянут…
– Спасибо! С ума сойти, я приложил «раму»!
Налет был страшный. Пикирующие бомбардировщики появились, когда полк готовился к отбою.
Сигнал «Воздух!» прозвучал, когда самолеты врага уже вышли на боевой курс. Первый удар пришелся по зенитной батарее и стоянке дежурных самолетов. Два летчика третьей эскадрильи погибли, не успев вырулить на взлетку. Потом запылал склад ГСМ. Его начальник лейтенант Бурда сгорел заживо, пытаясь выгнать со склада заправщик.
– Куда?! Пропадешь, дура, – старшина Хренов всей массой навалился на Бессонова, когда он пытался выскочить из укрытия.
Остальные летчики чуть не плакали от бессилия, когда эскадрилья «юнкерсов» делала с их аэродромом что хотела. Дым пожаров стелился по земле, выедал глаза, вой пикировщиков сменялся тонким свистом летящих на головы бомб. Казалось, земля стонала от их разрывов. Горечь и пыль забивали нос и горло.
Налет прекратился так же неожиданно, как и начался… Тут и там начинала шевелиться земля, из-под нее стали подниматься люди. Оглушенные близкими разрывами бомб, бойцы сначала ощупывали себя, потом отряхивали головы, широко открывали рот, выплевывали землю и не верили, что выжили в таком аду.
Повезло не всем. Некоторые так и остались лежать неподвижно. Сначала робко послышались отдельные голоса, потом громче, и вскоре стали раздаваться команды:
– Кто-нибудь, принесите воды!
– Позовите сестру, здесь тяжелый…
– Механики, ко мне. Так, няньки, быстро проверить самолеты!
– Куда убитых?
– Летчики, на капэ!
Из пыли и дыма вынырнула Шурка. Увидела Бессонова, подбежала:
– Я так испугалась… Думала, ты взлетал…
– Я хотел, вон он не дал… – Бессонов кивнул на старшину.
– Спасибо, Михалыч, – Шурка обняла и поцеловала обалдевшего от неожиданности Хренова, – магарыч с меня… – И тут же растворилась в дыму и пыли.
– Что это было? – спросил старшина.
– Нервы, Алексей Михайлович, – неопределенно изрек Бессонов и поспешил за остальными летчиками.
– Прибегала она тебя живым увидеть… – крикнул в спину Хренов, расправил усы и направился в капонир с командирским самолетом.
Кровавое солнце, едва различимое из-за дыма и пыли, коснулось горизонта. Полк получил самый страшный с начала войны удар. Тяжелый, но не смертельный. Без суеты, стонов и слез истребители зализывали раны…
Через неделю прибыла первая партия усовершенствованных «Яков». Более скоростные и маневренные, но, как бы это помягче сказать, – сырые. Бесу поручили облетать их все у аэродрома. В целом положительные отзывы сочетались с рядом замечаний, которые заводчане, прибывшие в полк, оперативно устраняли. Вместе с ними иногда трудились полковые технари во главе с Руденко. К нему-то и подошел заводской военпред подполковник Струбцина.
– А кто это у вас самолеты облетывал? Говорят, рядовой, а замечания как у инженера-конструктора.
– Бессонов, летчик настоящий. Ваш самолет разберет и соберет с закрытыми глазами. Кстати, это он предложил способ, как избежать перегрева двигателя.
– Я вот о чем. У меня испытатель погиб. Отдашь его?
– Исключено.
– Командир не допустит? – попытался угадать военпред. – Я договорюсь в армии. Через полгода будет у нас капитаном.
– Сам не пойдет, даже не заикайтесь… Он новой партией занимается, а душой с теми, кто на боевых. Думает, его за что-то наказали. А у командира строжайший приказ… Вон он, кстати, идет…
– Пал Григорьевич, вас тут на завод испытателем приглашают, – Руденко показал подбородком на военпреда.
– Шутить изволите, товарищ майор? У «тройки» дроссель заедает… Вы видели, на каких оборотах сел? Кто педали регулировал? Чуть не перевернулся на полосе…
– Сейчас поправим, – военпред принял все на свой счет. – А все-таки, Павел Григорьевич, у нас паек, оклад и условия…
– Благодарю. Увольте. У меня другое представление о моем месте на войне. Надеюсь, на «пятерке» успели устранить неисправности?
Он развернулся и пошел к другому самолету. Бес тихо надеялся: сейчас быстро облетает новую партию и будет со всеми вместе летать на боевые задания, поэтому не жалел ни себя, ни своих технарей, тем более – прикомандированных заводчан.
Стоял душный вечер. На небе ни облачка. Степняк гнал воздух, словно разогретый в печи, наполненный множеством запахов, в котором преобладали бензин и полынь. К привычному фону аэродромных звуков и далекому гулу фронтовых разрывов примешивались стрекот цикад, кваканье лягушек и ржание лошадей.